Побег из Содома. Антон Игоревич Абрамов

можно. Галстуки для этого и были придуманы. С 12-ти лет, официальный возраст согласия. Ты вообще о чём-то другом, кроме малолеток, можешь думать?

      – Конечно, могу! – горячо отозвался Сенатор. – Вот об этом!

      И, тряхнув чёрными кудрями, открыл небольшую фляжку и ловко сделал глоток.

      – Да… – тяжело выдохнул он. – Раньше в 12 лет Бар-Мицву праздновали, а сейчас галстуки вяжут.

      – Бар-Мицва в 13. В 12 Бат-Мицва, для девочек. Но смысл один и тот же.

      – Блин, всё-то ты знаешь, интеллектуал хренов! – презрительно скривился Сенатор.

      – Ну, извини… Образование не спрячешь, – развёл руками Князь, без всякой обиды.

      – Ой, да ладно, не обижайся! – по-дружески пробурчал Сенатор и продолжил, вздохнув:

      – Что у нас за страна такая долбанутая, даже Каминг-Аут невозможно сделать без церемоний и экзаменов. Раньше всё было проще. Посадил папу с мамой, сказал им: «Я – гей»! Они немного поплакали, и всё. А нынче – прям балаган какой то…

      – Ну, вот что ты стебёшься! Стать Соколом – не так-то просто! Дети готовились, занимались. Там же куча нормативов! По физкультуре, по литературе, по обществоведению! Плюс экзамен по истории дискриминации. Ты его вряд ли сдашь, вот прямо сейчас, без подготовки. Зато теперь они – Радужные Соколы и посвящены Матери. Это же ритуал! Символ!!! А символы – это серьёзно, уважаемый Сенатор.

      – Ну да… Серьёзнее некуда! Интересно, а никто не пробовал совершить Каминг-Аут по старинке? Без толп, молитв, песнопений… И без этих лысых кастратов! – проворчал Сенатор, указывая глазами на жрецов в белом.

      – Самооскопление – это великая жертва Матери! – укорил Князь.

      – Да, точно! Жертвы – превыше всего! Человеческие яйца – вот что Мамочка кушает на завтрак! – ухмыльнулся Сенатор и, снова достав флягу из нагрудного кармана, привычным движением сделал лихой глоток. И продолжил, как ни в чём не бывало:

      – И все дети Великой Германии принадлежат Фюреру!

      – Да заткнись ты уже, наконец! – возмутился Князь.

      – А чего сразу заткнись?! Я тоже учил историю дискриминации…

      – Ты же Сенатор! Побойся Мать, и помолчи хоть три минуты.

      Сенатор обиженно отвернулся и попытался сосредоточиться на том, что происходило у храма. Пафосный речитатив Верховной Жрицы летел над площадью: