Побег из Содома. Антон Игоревич Абрамов

поинтересовалась Надя, не отрывая взгляда от сухих веток.

      – Да, они получают неплохие деньги за каждого ребёнка. Но фишка не в этом.

      – А в чём? – спросила Надя, поправляя костёр.

      – В том, что если в шестнадцать лет ты делаешь Каминг-Аут, тогда и ты, и твои приёмные получают огромный бонус.

      – Огромный – это какой?

      Надя оторвала взгляд от костра и посмотрела на сестру.

      – На дом в пригороде хватает, – пожала плечами та.

      – Это что, типа программа такая, «Согни Несогласного»? – усмехнулась Надя.

      – Скорее, «Купи Несогласного»! Там всё красиво. Тебя сытно кормят, сладко поят, одевают с иголочки. И развлекают там, куда негражданам вход запрещён. И всё это так по-доброму, с улыбочкой. Но при этом тебе постоянно говорят: «Смотри, это только для Привилегированных, пока ты маленькая, ты с нами, мы за тебя платим. Когда вырастешь, сделай правильный выбор. А мы подберём тебе невесту, приданое соберём…» И если ты заглотила наживку – тебе конец. К хорошему быстро привыкаешь, трудно отказаться…

      – А тебе было трудно? – Любочка серьёзно смотрела на сестру.

      – Мне – нет. Меня такая тоска мучила, хоть волком вой. Но по красивым платьям я иногда скучаю.

      – Это я виноват, что с тобой так получилось, – проговорил Папа, опустив голову.

      – Пап, опять двадцать пять… – со вздохом возразила Вера.

      – Вер, побольше уважения! – обернулась Надя, нахмурив брови.

      – Нет, правда! Когда можно было бежать, я тормозил, когда была возможность съехать в гетто, я не знал, что делать.

      – Ты лечил Маму, – напомнила ему Вера.

      – Маму можно было вылечить и в резервации, – парировал Папа. – К тому же ты знаешь, чем это лечение закончилось… – Папа опустил голову.

      В тот же миг Надя метнула на Любочку выразительный взгляд и чуть шевельнула бровями.

      – А правда, что в тёмные века ребёнка могли выпороть в любой момент? – спросила Люба максимально невинным голосом.

      – Да нет, конечно! – радостно отозвался Папа. – По древним законам, ты мог наказывать только своих детей. Чужих – ни в коем случае, – проговорил он. За то, что ты тронул чужое дитя, сурово карали, а в некоторых местах могли даже убить. Так что родись ты лет на пятьдесят пораньше, если кто и мог тебя пороть, так это я или Мама.

      После этих слов над маленьким костром опять повисла неловкая тишина.

      – Не вини себя, Папа. Даже Любочка, и та понимает, что в одиночку ты не смог оплатить две лицензии на домашнее образование. С крестом на робе много не заработаешь.

      – Да, равноправие у нас только для Привилегированных, а Несогласным лишь крошки с алтаря толерантности, – вздохнул Папа.

      – А вот скажи мне, Пап! Мы всё на себе несём, у нас каждый грамм на счету, мы еды в обрез взяли. А вот семена ты для чего тащишь?

      Папа поджал губы и пристально глянул на Веру, но не промолвил ни слова.

      – Вер, ну ты как маленькая! Это ж цветы! Папа и семена – суть две вещи неразрывные! – рассмеялась