Альдабра. Черепаха, которая любила Шекспира. Сильвана Гандольфи

Она ест? Что она ест? У нее усталый вид?

      До сих пор я всегда старалась отвечать как можно более развернуто. Когда темнеет, бабушка зажигает свечи, ведь электричества в доме нет. Это из экономии, хоть бабушка и покупает дорогие свечи из пчелиного воска. В доме очень чисто – хоть с полу ешь. Бабушка всегда ходит в белом, потому что это самый чистый цвет на земле. У нее потрясающий огород: на нем растет все что хочешь.

      Мама внимательно меня слушала, ловя каждое мое слово. Но о полотнах в ангаре, которые бабушка Эя недавно закончила, я маме не рассказывала. Я имею в виду не те картинки, которые она время от времени малюет для туристов. Нет. А те настоящие полотна, которые бабушка пишет для себя и не собирается продавать. Опиши я их, мама непременно бы встревожилась: было в них что-то чрезмерное.

      В тот вечер мама, накрыв на стол, начала обычные расспросы.

      – Как бабушка? Она не забыла получить пенсию?

      Начинается!

      – Бабушка прекрасно себя чувствует! – взорвалась я. – У нее пока не отшибло память!

      – Слава богу. – Неуверенная улыбка. – Было бы досадно, если…

      – Она может отлично позаботиться о себе сама. Получше нас с тобой. Ей никто не нужен.

      Я слышала собственный агрессивный тон, как будто это говорил кто-то другой.

      – А что? Она на что-то жаловалась? – Мама продолжала мешать ложкой суп в тарелке. Прядь волос падала ей на глаза, но она и не пыталась убрать ее.

      Сейчас я прямо видела этот СЕКРЕТ: огромный мутный пузырь, повисший в воздухе между нами. Он застилал глаза, мешая нам с мамой взглянуть друг на друга. Я открыла рот, чтобы извергнуть поток острых, как иглы, слов. Хотелось как можно скорее лопнуть этот пузырь.

      – Мама, почему ты не навестишь бабушку, если так хочешь знать, как она поживает? Почему ты никогда к ней не ходишь? Она же не на Северном полюсе живет, – сказала я тихо.

      Мама перестала мешать суп. Она удивилась, расстроилась, смутилась или еще не знаю что. В общем, я решила, что своими иглами пронзила не пузырь-секрет, а собственную мать, прямо в сердце. Я отвела глаза.

      – Она тебе рассказала.

      Это не был вопрос.

      – Бабушка все тебе рассказала, да?

      Я услышала, как дрогнул ее голос. Это было невыносимо. Я смотрела, как она ищет сигареты, спички, прикуривает, лихорадочно затягивается.

      – Нет, мама. Бабушка Эя сказала, что ты должна мне все рассказать. Она не захотела есть пудинг, потому что… Потому что…

      – Потому что решила, что его приготовила я? – прошептала мама, не вынимая сигареты изо рта.

      – Да.

      Мама заплакала. Молча, не навзрыд. Слезы катились медленно, а не брызгали фонтаном, как у меня.

      Я встала и зарылась маме в колени. Обняла ее. Она быстро успокоилась и крепко прижала меня к себе. Потом отодвинула стул, чтобы я могла устроиться у нее на руках, как в детстве. Правда, в детстве плакала я, а мама успокаивала.

      – Мне уже десять. У меня своя голова на плечах. Я все могу понять.

      – Я знаю, – она прижалась