Вся эта жизнь. Рассказы. Александр Солин

на голое тело, какой и предстала, подрумяненная сбоку густым темно-розовым теплом. Вова, оставшись в трусах, разглядывал аппетитную фигурку с хрупкими плечами, крепкой вздернутой грудью, впалым животиком и ниже, ниже, да, да, там, там, ах, ах!.. Ему хотелось дотронуться до ее подернутой бархатной тенью кожи и пройти ладонью сверху вниз, ловя подобие телесного отзвука, который если бы и последовал, то был бы частью ее профессии, а, стало быть, напускным. И тут перед ним возник вопрос: в какой степени его ласки здесь уместны и уместны ли вообще, учитывая коммерческий сорт их отношений? Другими словами, Вова затруднялся определить степень допустимого чувства при пользовании платными услугами, выход за рамки которого поставил бы его в глупое, сентиментальное, недостойное положение.

      Пока он ломал голову, Адель, приложив руку к его трусам и не обнаружив там следов энтузиазма, деловито предложила:

      – Хочешь, я поиграю с твоим пи-пи?

      – Нет, нет! – очнулся Вова.

      Тогда она взяла его ладонь и приложила к своей левой груди, уперев в нее сосок, словно твердый, независимый нарыв встречного желания.

      – Са ва? – заглянула она в его глаза.

      – Са ва! – откликнулся Вова, решив пустить дело на самотек.

      Он повернул ее к себе спиной и прижал, почуяв, как ожил его русский пи-пи. Руки сами побежали по клавиатуре ее тела, обнаруживая там нужные буквы, складывая их в жаркие послания и не забывая нажимать на гладкий услужливый enter, чтобы отправить их в свой адрес.

      – Ты можешь оказать мне небольшую услугу? – вдруг спросила она, свернув голову и ткнувшись щекой в его нос, как в ограничитель.

      – Конечно! – отозвался он хриплым голосом в ее щеку.

      – Когда мы начнем, ты мог бы почитать мне какие-нибудь стихи? Ведь ты их знаешь так много!

      – Хорошо, я попробую! – согласился слегка ошарашенный Вова.

      Она склонилась, расставив руки на краю кровати, и Вова, запустив ей ладони в подбрюшье, приступил к декламации, выбрав для этого наиболее, как он посчитал, подходящий стих. Сначала он распаляющим шлепаньем бедер нащупал ритм, а затем загундосил с натугой, так что гласные в моменты соударений едва не срывались с его голосовых связок, как неловкие гимнасты с канатов:

      Я на площадь пойду к Нотр-Дам,

      И тебя, малышка, продам.

      С твоих глаз бесстыжих начну

      Звонких сто экю на кону.

      Твои хитрые пальцы продам

      Этих птиц непослушных гам,

      Твои губы, что вечно лгут

      Шестьдесят дублонов дадут.

      Плети рук твоих я продам

      Предложу розы пяток там,

      За коленки твои и бюст

      Франки даст итальянский хлюст…

      – Ах, как хорошо! Как хорошо!.. – пыталась обратить к нему лицо Адель, но лишь кончик носа ее сверкал сквозь русую россыпь волос.

      Ободренный Вова, размашистыми толчками подталкивая гранату вожделение к хриплому взрыву сладкого безумия,