Год Майских Жуков. Анатолий Постолов

будешь дуршлаг держать, а у тебя, Кондуктор, задача посложнее… первым делом компостируешь билеты…

      На этот раз загоготал Рогатько, и минуты две не мог остановиться, сгибаясь пополам и держась за живот.

      Женька терпеливо ждал. Марик смотрел на Рогатько, как солдат, он же генерал, на вошь. Наконец, Катализатор отсмеялся.

      Женька продолжил:

      – Теперь начинается самое главное. Марчелло, аккуратно снимаешь липучку и начинаешь медленно выливать масло из трубки в дуршлаг.

      Когда икринки высыпятся, их сразу надо заваркой окатить, а потом хлорным железом обработать. Это моя забота. Понятно?

      Рогатько с обожанием смотрел на Женьку. Из всего сказанного он мало чего понял, но Женькина решительность и спокойствие подействовали на него положительно. Он сосредоточился, при этом его лицо приняло блаженное выражение, потому что сосредоточенно он умел только онанировать.

      Процесс пошёл плавно и споро. Женька отдавал отдельные отрывистые команды, Марик и Рогатько старались, не мешая друг другу на маленьком пространстве кухни, выполнять указания, и неожиданно дуршлаг заполнила горка белоснежных шариков, напоминающих по размеру пшёнку.

      – Мать моя женщина! – ахнул Рогатько. Марик начал поливать девственную икру чифирной заваркой, а Женька, сверяясь по каким-то своим внутренним часам, подождал примерно полминуты, после чего стал опрыскивать зёрна хлористым железом. Зёрна сразу стали темнеть, приобретая сначала тёмно-красный, затем бурый и, в конце концов, чёрный оттенок.

      – Кажется, получилось, – волнительно произнес Марик.

      Женька при общем молчании подцепил ногтем пару икринок и попробовал на зуб.

      – Соль, – коротко бросил он. Марик сразу дал солонку, и Женька, слегка перемешивая икринки ложкой, насыпал соль.

      – Проба номер два, – объявил Женька и снова, подцепив несколько икринок ногтем, сделал пробу.

      Марик и Рогатько, затаив дыхание, смотрели ему в рот.

      – Ну, в общих чертах… – сказал Женька, после чего начал шмыгать носом и издавать резкие гортанные звуки, выбрасывая из горла мокроту, которую с отвращением на лице выхаркал в мусорное ведро.

      – Ну, не тяни резину, – заныл Рогатько.

      – Если б не так воняло подсолнечным маслом, был бы настоящий шедевр. Марчелло, нарезай хлеб, начинаем пир горой.

      Рогатько стал яростно колотить себя в грудь и оглашать окрестности счастливым рыком хищника, забившего неопытную лань.

      Все уселись за стол, и каждый начал намазывать на хлеб икру. Самый толстый слой положил Рогатько. Марик и Женька удовольствовались более скромным покрытием. Женька разлил по стаканам портвейн.

      – Чтоб не сглазить, пьём без чоканья.

      Женька и Рогатько выпили свои стаканы до дна, Марик только половину.

      – Ну, вперёд и с песней, – сказал Женька, и они почти одновременно вгрызлись зубами в шедевр.

      – Тает во рту, – сказал Марик и надкусил ещё один щедрый шмат ржаного хлеба с чёрной икрой. Рогатько,