Уиллард и его кегельбанные призы. Ричард Бротиган

дело охватывают кладбище целиком, не упуская ни единой могилы.

      Японка возвращается.

      – Они очень переживают из-за состояния кладбища, – говорит она.

      – Я вижу, – говорю я.

      – Говорят, никому дела нет, а сами они со всем не справляются. Спрашивают, что такое с миром приключилось.

      – А с надгробиями что?

      – А, надгробия, – говорит японка. Она всерьез задумалась о том, что ей рассказала пожилая пара. – Они говорят, это надгробия с могил, которые раскопали, потому что семьи больше не хотят за ними ухаживать.

      – А тела? – спрашиваю я, оглядываясь на кучу надгробий у океанской кромки. – Что с телами сделали?

      – Если нужно было кремировать, кремировали, а прах смешали с прахом остальных в храме, – ответила она.

      Я посмотрел на буддийский храм.

      Он стоял на солнце, измученный и измочаленный.

      – Они там хранят прах, – сказала она, глянув на храм.

      Я опять посмотрел на кучу надгробий.

      – Интересно, зачем их туда свалили.

      – Наверное, не хотят выбрасывать, – ответила она.

      – Грустно, – сказал я. – Теперь никто не знает, что они когда-то жили.

      Многие надгробия лежали так, что не разглядишь, чьи на них жизни. Видны только спины. Имена людей, даты рождения и смерти спрятались.

      Будто эти люди и не существовали никогда.

      Я посмотрел на храм.

      Такое анонимное место погребения, и краска лупится.

      Нельзя однажды приехать, как я сейчас, выйти из машины, побродить среди мертвых, поразмышлять о них, спросить себя, кто они, как они жили.

      В храме они исчезли с глаз долой и из сердца вон. Я заподозрил, что родственники, которые их выкопали, а потом отправили в буддийский храм, нечасто посещают свои воспоминания.

      Сваленные в беспорядке надгробия поддерживали мою гипотезу. Я вернулся к этой груде – взглянуть напоследок. Я теперь знал их историю и ничего не мог с собой поделать – паршиво было сознавать, что друзья и родственники попятились от их смерти, больше не желая ее беречь.

      По-моему, это так странно.

      Почему не оставить мертвых в земле, куда их с самого начала положили с почестями под аккомпанемент похоронных стенаний? Недостатка места на кладбище не наблюдалось. Если мертвых собирались захоронить в храме, почему так и не сделать с самого начала?

      В этой груде позабытых надгробий я не видел никакого смысла. Тут, наверное, со всем так, и с этим тоже.

      Я отвернулся и пошел через кладбище туда, где ждала японка. Она от кладбища устала, ей хотелось уехать. Через несколько часов нам лететь в Гонолулу, а перед отлетом – обедать в ресторане ее матери.

      Я миновал пожилую пару, что боролась с кладбищенской ветхостью.

      Они подняли головы, но промолчали.

      – Наверное, пора ехать, – сказал я.

      – Да, – сказала японка. – У нас мало времени. Надо успеть на двухчасовой самолет, мне еще дома вздремнуть нужно, а вечером на работу. Поедем сразу в ресторан обедать.

      У нее уже имелся плотный распорядок для живых.

      А