О чём думают медведи. Роман. Владимир Орлов

эта кавалькада не удивила. Ноль внимания, как будто я наблюдал ее один. Я подумал, с какой-то еще дрянью, да еще в изрядном объеме, не постеснялись пустить длинный и шумный кортеж. Но потом понял, что они отправились в путь сами по себе. Они уже месяц катаются туда-сюда пустыми и их никто не обслуживает.

      – В твоей жизни постепенно начинает просачиваться настоящее знание, но ты пока не в состоянии его осознать, – сказал Серафим и обвел всех торжествующим взглядом.

      – Мне срочно надо пообщаться с вменяемым математиком. Или сразу с психиатром, – сообщил Анатолий. – Как гость вашей команды я хочу лично преподнести вам мерцание. Потому что один знаю, что с ним делать.

      – Оставь расчеты и отправляйся в Тюмень, там, говорят, очень жарко. Тебе пора позагорать, – неожиданно предложил я.

      – Валер, вот чего ты опять устраиваешь? – строго спросил Беляев. – Мы мало выясняем отношения?

      – Мало. Вы все меня игнорируете. К тому же, он первый начал. Не надо показывать, что ты здесь единственный, кто знаком с правилами старой школы. Может, я тоже в детстве мечтал быть членом тайного братства физиков, как было принято в двадцатом веке. Состоять в клане физиков-ядерщиков, – заявил я. – Раскатывать на двадцать первой «Волге». Быть человеком наступившего будущего.

      – Собственной «Волги» не было даже у начальника, – отозвался Беляев. – Он пользовался служебной. На персональных машинах возили подставные фигуры типа Коробова, чтобы наблюдатели из соперничающих братств не представляли, кто всем этим руководит. А ты, я думаю, ездил бы в лабораторию на таком специальном институтском автобусе, у которого все содрогается внутри. Там задние сиденья специально оставляли для мозгового штурма, кого попало туда не сажали. И мы тебя не игнорируем. Просто у нас из-за тебя проблемы.

      – Меня так бесило, что они себя убивали сверхурочными, – проговорил Серафим и продолжил с жаром: – Раньше я не мог понять этого самопожертвования. Почти без выходных, без отпусков, некоторые так и жили в лабораториях. Но этот миф пора развенчать. Потому что никто еще в истории исследований не работал больше нас. Раз за пару лет им с раскладушками приходилось пожить в институте неделю-другую перед очередным авралом, и теперь их потомки уже 150 лет не могут забыть об их трудовом героизме.

      – Физику перезапустили, но какай ценой! – поддержал я своего друга. – Мы уже не сможем вернуть время, когда такие же, как мы, с энтузиазмом делали что-то важное и ни в чем себе не отказывали, но на публику делали вид, что надрываются. Сейчас все наоборот: мы еле приползаем с работы, где вроде бы ничего важного не происходит, и пускаем пыль в глаза, какие мы зверские лентяи, как мы боимся настоящего дела, какое у нас беззаботное потребление, какой у нас праздничный Мозамбик на Дни летних заморозков и как мы все несчастны от того, что занимаемся не своим делом. Мир великого будущего рухнул благодаря этой лжи. Мы стоим на пороге