Питермир. Роман-фантасмагория. Влада Ладная

у него глаза рептилоида – и смешливые детские ямочки на щеках. Лоб философа – и зловещая улыбка красавицы с портрета Гойи. Запавшие щеки страстотерпца – и гламурная морщинка в виде бабочки между бровей. Мефистофельский профиль – и нелепый прикид лузера. Глубокие складки на лице, как боевые насечки индейского воина, – и мечтательное, нежное выражение лица.

      Не лицо – лабиринт, в котором пропасть.

      – Ни о каком брате я никогда не слыхал, – помявшись, выношу я вердикт.

      – Близнец! – раскрывает мне объятия странный персонаж, явно ёрничая.

      «Ага, вылитый я», – хихикаю про себя.

      У меня лысая, как бильярдный шар, голова, бифокальные очки в круглой оправе, бровки домиком, ввалившиеся, как у блокадника, щеки. Лицо, уши и даже руки покрыты такими прихотливыми морщинами, как будто увиты мозговыми извилинами.

      Глаза невероятно удивлённые. И – добрые? – Нет. Наблюдатель. Холодный инопланетный разум, который вскрывает встречного, словно скальпелем, и препарирует, так что человек чувствует себя экспонатом Кунсткамеры, уродом в банке.

      Глаза черепахи, складки шар-пея, пальцы виолончелиста, сутулое тело, похожее на корень мандрагоры.

      Словом, то ли учёный из тридцать седьмого года, по которому сталинский застенок плачет. То ли клоун-эксцентрик. То ли доктор Франкенштейн из фильма ужасов.

      Но вслух вежливенько, как истый петербуржец, замечаю:

      – Мне ни о каких братьях ничего не известно.

      – А много ли ты вообще знаешь о нашей семье? – парирует претендент на родство.

      А, и правда, история семейки запутанная.

      Моя мать меня бросила, когда мне было всего несколько месяцев.

      Она была знаменитой и очень красивой актрисой, совершенная фарфоровая куколка, даже жутко: неземная безупречность. А замуж вышла за режиссёра с самой безобразной внешностью в стране. Вытянутое лошадиное лицо, обезьяньи нелепые бакенбарды, длинные, почти ослиные уши, морщины в виде скандинавских загадочных рун. Глаза одновременно отвратительно блудливые – и невероятно грустные. Как будто в одном теле поселили христианского мученика и кривляющегося сатира.

      Режиссёр снимал изумительные фильмы, в которых играла моя мать, – и изменял ей с каждой мимопроходящей юбкой.

      В конце концов, матери надоело терпеть, и она сбежала.

      Отец меня ей не отдал, в надежде, что к ребёнку мать вернётся.

      Но она не вернулась. Всю оставшуюся жизнь я видел её только на экране телевизора.

      – Вот! Тут-то и начинается самое интересное, – хихикнул противно новоявленный родственничек. – Мамаша не вернулась, потому что нас было двое. Родители нас честно поделили пополам, меня она увезла с собой…

      – Куда? – пискнул я, не выдержав.

      Предполагаемый близнец замычал, мотая головой:

      – Да не суть важно… Ну, если так интересно тебе, актриса вела жизнь крыловской стрекозы. Меняла любовников, театры, а потом и страны. Но нигде не прижилась, потому что, по чести