Иерихон. Басти Родригез-Иньюригарро

или на что претендует. Исключения можно по пальцам пересчитать, – Валентина посмотрела ему в лицо. – Ты от собственного имени решил избавиться? Окончательно похоронить тёмное прошлое в архивах?

      – Ехидство смотрится на твоём лице инородно, – усмехнулся Кампари. – Нет у меня тёмного прошлого, а со своим именем я совершенно счастлив.

      – Да? И какие выводы должен сделать человек, который слышит его впервые, кроме того, что звучит оно странно? Оно вообще латинское?

      – Естественно. Означает «лагерь» или просто «поле».

      – То есть не говорит о твоей личности ничего. У тебя всё не как у людей. По-хорошему таких, как ты, в Агломерации вообще быть не должно.

      Ножки стула скрипнули по плитке балкона. Через час их обоих ждали на службе, и Валентина засобиралась первой. Кампари не поднялся, чтобы проводить её.

      – Сколько можно перемалывать одно и то же? – он обращался не столько к гостье, сколько к остывшей яичнице. – Моё существование не входило в планы Медицинского Совета, но убивать меня – не ко времени, а женщины, которая произвела меня на свет вопреки закону о рождаемости, давно нет в живых. Ничего не поделаешь, поздно искать виноватых.

      Валентина уже была в комнате. По шорохам и щелчкам Кампари точно определял, что она делает. Проверила ремни, отряхнула сапоги от пыли, заглянула в зеркало: ни одна прядь волос не выбилась из пучка.

      Он ждал, что вот-вот скрипнет и захлопнется дверь, но вместо этого Валентина вернулась на балкон и наклонилась к его виску. Он не шевельнулся.

      – Искать виноватых никогда не поздно, – голос у неё был злой и тихий.

      II

      Многоугольник монастыря представлял собой анахронизм лишь снаружи: по стенам, в которых располагались жилые комнаты, архив, библиотека и хранилище ценностей, давно провели электричество. То же касалось теплиц, занимавших львиную долю внутренней территории.

      Старомодные высокие окна, крошащийся кирпич, сама форма постройки, огромная горизонтально, вопреки вертикальности зданий последнего столетия, – всё это казалось инородным на фоне Агломерации. Центральная башня, где обитала настоятельница, в свою очередь выбивалась из ансамбля монастыря пепельным цветом камня, а её округлость противоречила жёсткому рисунку стен.

      На предложение электрифицировать башню госпожа Авила отвечала смехом: «Согласно графикам необходимости, у Агломерации есть более насущные дела».

      Сверкая едва нашитыми командорскими эполетами, Кампари сказал настоятельнице: «У Агломерации нет более насущных дел. В этой башне столько бумаги, что не ясно: здесь продолжение архива и библиотеки, или библиотека и архив – дополнение к вашему кабинету. Световым днём вы не ограничиваетесь, так давайте перестанем подвергать испытаниям ваше зрение».

      Госпожа Авила выслушала его, не перебивая, и заключила: «Я достаточно быстро хожу, чтобы подняться на стены, как только мне потребуется лампа». И Кампари оставил её в покое.

      Настоятельница действительно быстро ходила