Волны идут. Полина Полежаева

теснило лишь одно: безумное желание жить, дышать, чувствовать под ногами твердую землю, а над головой – ясное небо. Желание любого существа, зависшего на мгновение между жизнью и смертью.

      Глеб снова обернулся и попытался оценить расстояние до Волны, когда в небе полыхнула мимолетная молния. Вспышка на один миг затмила все кругом слепящей белизной и будто очертила позади лодки огромный силуэт. Глеб замер – тот был ему слишком хорошо знаком. Многие месяцы этот силуэт встречал его на входе в мастерскую, со временем приобретая все более четкий контур крыльев, волос и покрытого перьями тела. Эту фигуру он не мог спутать ни с чем, ведь каждая ее черта была доведена до совершенства им самим. Ясное, но мимолетное видение явилось в отблесках молнии и тут же исчезло.

      Волна настигла Глеба в тот самый миг, когда из мглы впереди показался спасительный берег. Рев ее стал оглушающим, достиг, казалось, своего предела. И тут грянул взрыв. Вал будто разорвало – гребень осел, разбитый вдребезги о нечто огромное, на мгновенье преградившее ему путь. Когда гладкий изгиб Волны треснул, в брызгах и клочьях пены Глеб увидел тот же силуэт. Сирин.

      Думать об увиденном не было времени – даже после крушения вала шторм не собирался стихать. Ветер толкал Глеба в спину, а тот вглядывался в очертания острова, подыскивая подходящее место, чтобы причалить. Хотя, куда там причаливать – ему бы просто выброситься на берег, не свернув шею… Вот теперь на Глеба накатило отчаяние. Он надеялся оставить этот остров навсегда, а теперь несся к нему в страхе.

      Волны догоняли лодку, которая норовила зачерпнуть то одним, то другим бортом и круто задирала нос, когда под ней прокатывался очередной вал. Глеб каждый раз поддавал скорости, чтобы подольше оставаться на гребне: если только удержаться, волна сама выбросит лодку на берег. Так, по крайней мере, он надеялся.

      – Давай, давай, давай! – крикнул он и почувствовал, что поймал волну и теперь несется к берегу на ее гнутой спине, как заядлый серфер. Почти что летит.

      Но вдруг корма пошла вверх, и лодка зарылась носом в облако пены. Неистово зажужжал винт, вырванный из воды, а из-под сиденья выскользнула, прокатилась по днищу и исчезла за бортом сумка с припасами. На мгновение Глеб завис в наивысшей точке этих дьявольских качелей, вспомнил, что привязал себя веревкой, и шлюпка перевернулась. Удар, соленый и леденяще страшный вкус воды, вихрь, начисто стирающий из памяти слова «верх» и «низ». Глеба швыряло и волокло куда-то, он бился об лодку, чувствовал, как все сильнее путается вокруг него веревка, а новенькие сапоги становятся все тяжелее и тянут его ко дну. Он закричал и захлебнулся.

      Глеб проваливался все глубже и глубже в темную пустоту. Не падал, как это часто бывает во снах, когда ветер свистит в ушах, а ты собственным затылком чувствуешь, что вот-вот расшибешься в лепешку. Он проваливался неспешно, плавно, словно невесомо.

      – Интересно, и далеко еще до дна? – подумал Глеб и вдруг заметил обломки. Кирпичи, куски асфальта, смахивавшие