Волны идут. Полина Полежаева

а целую бомбу, начиненную мыслями, ценностями, мировоззрением и еще бог знает чем. Но главная опасность даже не в этом.

      – А в чем же?

      – В том, что эта бомба не подается зрителю напрямую. Она заключается в образ, принимается подсознательно, подсовывается исподтишка. Подкрепляется эмоциями и действует на человека в обход сознательного. Как опять же признался мистер Марков, его изваяния создавались как раз для того, чтобы вызывать страх.

      – Неужели он так и сказал?

      – Представьте себе. Запугать – и управлять.

      – Это действительно страшно! К счастью, запрет уже вступил в силу, и личности, подобные мистеру Маркову, нам больше не угрожают…»

      Глеб швырнул газету в песок. В темноте читать дальше было совершенно невозможно, да он и не вынес бы больше ни строчки этого абсурда. Он осушил бутылку, потер глаза, но перед ними все кружила и никак не могла наконец сгинуть улыбка Кристины. Ему бы лишь отдохнуть пару минут, и он отправится дальше. Он во что бы то ни стало вернется, и тогда, и тогда…

      Руки Глеба ослабли и выпустили бутылку, ряды сосен поплыли перед глазами, и, вопреки предостережениям рассудка, Глеб погрузился в сон.

      Перед ним лежало зеркало моря, а кругом было настолько светло, что хотелось зажмуриться. Но, сколько Глеб ни вглядывался в небесный свод, он так и не сумел найти солнца. Свет будто был в самом воздухе, клубился вместе с паром над водой и бризом проносился над берегом. Глеб до боли в глазах всматривался в пустую даль в поисках источника этого необъяснимого сияния. И вдруг он его нашел. Как он мог не увидеть его раньше? Там, где еще пару минут назад было лишь море, теперь возвышалась огромная фигура. Она словно восстала прямо со дна и показалась во всей красе после многих лет, проведенных под водой. Именно от нее исходил свет: от обращенного к облакам лица, от легких перьев, даже от загнутых когтей.

      – Сирин? – выдохнул Глеб, пораженный такой неожиданной встречей. – И ты теперь здесь?

      Он был благодарен морю. Не было даже сомнений, что его темная глубина вернула к жизни ту, что погибла на его глазах. Теперь она высилась до самых небес, заменив в этом краю солнце.

      Вдруг порыв ветра потревожил поверхность моря, превратив его зеркало в миллионы осколков мелкой ряби. Отражение исполинской фигуры задрожало и рассыпалось в яркую крошку, но сама Сирин осталась неколебима. Ветер крепчал, и вот уже тяжелые волны бились о поднимающиеся из воды когти, небо за мгновение заволокли тучи. А Глеб нисколько не боялся за свое детище. Теперь, что бы ни произошло, она бы выстояла.

      Тут густая тень ярко очертила горизонт. Она росла, быстро приближаясь к берегу, и через несколько мгновений вслед за ней к острову пронесся ужасающий рев. Глеб попятился – загибая пенящийся гребень, на побережье наступала огромная волна, готовая одним махом накрыть все, что окажется у нее на пути. С оглушающим грохотом она ударилась о распростертые крылья Сирин, и Глеб упал, не в силах больше выносить этот страшный звук.

      Он открыл глаза и впился