Иночим великанов. Апокрифы Мирадении. Демьян Брауде

прервала она его, небрежно отмахнувшись, кривив черты безупречного лица.

      – Не взыщи тетя, но я не могу так же легко выкинуть это из дум. Мы с ним ладили, так как отроками росли вместе, но я все же старше, а следовательно, рассудительнее. Дивелз многому меня…

      – Можно обойтись в беседе со мной без этого каверзного имени, которое уже в печенке у меня сидит! – вспылив оборвала она его, покривив лик дернув губой, и облепляя свою тонкую шею поверх ониксового ожерелье пальцами, имитируя удушение.

      – Не обессудь тетя, запамятовал, – почтенно кивнул Джоаль, проглатывая мысль. Это приметила тетя.

      – Ты голоден? – внезапно рачительно просветлела она. В тот момент, слегка отдохнувший Гуик, сыскал, второе дыхание, и вобрав всеобщее бравурное ликования, выдавал новую песню, которая резко поменяла тональность, и стала прославлять Субульта первого, отчего услажденный король растекся в кресле трона, раздавив лицо в бороздах ностальгии вспоминая легенду, которую с гордостью носил в своем имени.

      – Нет, тетя я, пожалуй, под шумок, ретируюсь. Мне особливо нечего здесь лелеять. Справлюсь гоже к своим делам, прочту новый сонет, каковой как пить дать исполнит Гуик, прямиком к свадьбе моего горячо любимого братца…

      – Не спеши, – ухватила его расторопность Флагения за пресловутый кружевной рукав. Заарканенный Джоаль послушно уселся обратно. Его брови встали домиком, а вздёрнувшиеся усы с незначительной бородкой сдавалось, переняли его настроение и так же непонятливо повисли. – Для тебя отведена роль в этой оказии.

      Джоаль тотчас повесив нос, ожидал худущего. Стать десницей брату, фактически означало, что на него лягут все обязанности, покудова оный будет неразлучен с первой красавицей Лирры – а может и всей Мираденией! Но он ещё не догадывался о своей фатальной ошибке в расчетах. Ошибкой ценой в душевное спокойствие.

      Флагения потянула растаявшего от услады слуха мужа к себе, кротко взяв за плечо, покамест скупая слеза орошала его пышные щеки с налетом промоин морщин. Но получив от неё лаконичное слово на ухо, он тут же как в воду опущенный посерьезнел и конец значимых для него стихов, не вызвал привычного для барда, требования бис. Вместо этого, заплывший палец в перстах, с повисшей на лице пасмурности подозвал музыканта в красном колпаке к себе. С ужасом оцепеневшей до немоты и чувствуя, как зашевелились под колпаком столбов вмётшиеся волосы и как сбегают галопом мурашек по закоркам к душе, спавшей в пятке, растерянный музыкант, с неуемной дрожью по всему наряду арлекина под мипарти, и, прижимая лютню к подкосившемся коленям неспешно приближался, дрожа синими устами и выкатив до глубины фибр озадаченные очи. На его шеи окромя испарины уже чувствовалась эфирная петля.

      – Благодарствую тебе Гуик от лица короны, теперича, я вынужден просить тебя удалиться. Общая часть миновала, я удаляюсь, и тебе не к чему терзать уши тех, кто будет зазноблён всем, чем угодно кроме твоей