Иночим великанов. Апокрифы Мирадении. Демьян Брауде

вниз к придавленной сени фойе, Джоаль сразу поприветствовал разновозрастных скрытых брезжащем светом на лица солдат в коттах, на что те лишь в полу сгибе делано откланялись. Но все подлинное внимание он уделил скрытной женщине, так усердно таившее свое лицо, и тело в приталенной ткани наряда. Он только собирался к ней обратиться, когда та фривольно взяла его под руку, и настойчиво повела в сторону слабо подсвеченной галереи анфилад, унося за собой черную кайму трена.

      – Ты можешь отречься. Это моя вина, – ретиво шептала она наперекор стуку туфель, отчего её вуаль капельку развивалась в месте расположения рта.

      – Тетя? – в той же манере шепота, проронил он, склоняя голову щурив глаза, стараясь заприметить лицо, через затемненную ажурную ткань. Но и было и без того не светло, в замке, слабо подернутым полосами света, дабы приметить хоть черту.

      – Тише! – приложила она тонкий палец в перчатке к фате. – Ненужно галдеть. Я здесь дабы отвратить тебя от беды.

      – Отвратить? – согнул он шею набекрень в обуздавшем удивлении, прищурив глаз с налезшей бровью.

      – Сибульт буркнул сей домысел с горяча. Ты не обязан…

      – Нет уж! – внезапно для себя взбрыкнул он, задрав нос. – Я не Симал. Мне не нужна извечная опека. Сегодня я выйду отсюда, и только приказ короля отвадит мой порыв.

      Они стояли поодаль от группы преисполненных важностью события ратников и оруженосца, под очередной аркадной аркой, уходящей вглубь истыканного световыми пиками мрачного замка. Полуэльф украдкой наблюдал за разворачивающейся мизансценой, сверху сливаясь с безучастностью шторами, а над его понурившейся головой с укором висли расписные своды, где в полутьме перешептывались намалеванные эльфы, точно зубоскалившие злопыхатели.

      – Это мой вина, – повинно покачала головой Флагения с самозакланческой речью. – Я тогда навлекла на тебя беду с обиды на твоё нерадение, велев ему поучить тебя таким образом. – Тон королевы выделял подлинную охватившую с головой досаду своего малодушия, в осознавшей свою неправоту вырывающейся апологией.

      Несмотря на назревающую давившую на гортань обиду, будто всплывшую как пена на кружке эля, он подавил её одним осознанием – Значит надобно отыграться и на ней.

      – Вот и славно. Мне сие было желанно. Это и смена обстановки. Мир повидать, в конце концов, не лишнее, – лукавил он, играясь её чувствами.

      – А что ежели с тобой приключиться несчастье? – с точившимся кровью сердцем, чутко обхватила она его локти с обеих сторон, все ещё прячась за фатой, что из-за подсвеченного затылка, от небольших влезших просветов выдала очертания её головы, за абажуром ткани. – Как мне статься? Ты ведь мне родной, ничуть не меньше, как и сын. Не отрицай, схожих чувств!

      Он не понял этого вспыльчивого обиняка, и поспешил вырваться из ухвата, поведя бровями на ратников, которые то и дело отводили взгляд,