Изгой Великий. Сергей Алексеев

изумлению Ариса, два стражника вывели на палубу корабля скрученного верёвками Лукреция Ирия! Эфор показал ему пергаментные книги.

      – Твои ли это сочинения, римлянин?

      Тот гордо расправил плечи и вскинул голову, насколько позволяли путы:

      – Да, надзиратель! И слава моя переживёт смерть!

      – Удави его, – спокойно велел Таисий Килиос.

      Могучий палач накинул петлю на шею и, чуть согнувшись, поднял на спину Лукреция, как поднимают мешок с зерном. Несчастный засучил ногами, лицо его налилось кровью и скоро посинело вместе с языком, вывалившимся изо рта.

      Почудилось, мешок этот прорвался, треснул и на палубу с дробным стуком посыпалось семя…

      – Зри! – будто в яви послышался голос Биона.

      И эфор ему в тон добавил:

      – Это маска смерти. Твоей смерти, Аристотель. Так в тебе умерло тщеславие, доселе двигавшее твоими мыслями.

      Между тем палач бросил ношу на палубу и удалился.

      – Автор этих трудов казнён, – определил эфор. – И вкупе один из твоих пороков… Но что же сотворить с этими? Какие ещё пороки казнить с их помощью?

      И снял ногу с рукописей на песке. Ветерок всколыхнул листья…

      Арис молчал, а Таисий Килиос, взирая, с каким сожалением философ смотрит на свои попранные труды, внезапно вдохновился:

      – Гордыня и раболепие! Вот что принесу в жертву! Пожалуй, они более иных способны препятствовать постижению бытия.

      Словно по незримой команде, палач вынес пылающий светоч и утвердил его возле эфора, как если бы наступила ночь и ему вновь потребовался свет, дабы читать труды.

      – Снимите с него верёвки, – велел он.

      Стражники тотчас сняли путы и помогли встать. Судья подозвал его знаком и снял ногу с папирусов.

      – Подними и сожги это. Ибо твоей рукой водили гордыня и раболепие, когда ты творил труды.

      – Да, эфор, я согласен, – подал он окрепший после верёвки голос. – Гордыня присутствовала, потому что неоконченное сочинение я писал втайне от господина… Но я не испытывал раболепия! И был, по сути, волен…

      – Тогда почему на титуле обозначено имя твоего господина? Признайся, таким образом ты отстаивал право на жизнь? Что бы с тобой стало, не согласись ты сочинять для олигарха?.. Сожги, что сотворил, будучи рабом, и станешь вольным.

      Он склонился, чтобы поднять рукописи, и лишь тогда осознал, что поклонился эфору в ноги…

      Чувствуя себя варваром, философ подпаливал листы папируса от светоча и бросал пылающие огни в море. Ветер относил их, иные даже вздымал вровень с мачтами корабля, но все они успевали сгорать в воздухе, и на воду опускался только пепел…

      – Не жалей, – снисходительно сказал Таисий Килиос. – Всё вернётся. Это горит не плод твоего ума – твои пороки.

      – Мне ещё трудно осознать это, – обронил Арис. – И я всё ещё чувствую насилие над собой.

      – Когда ты откроешь свою философскую школу… Она будет впоследствии называться ликей. Помещение для этой цели уже приготовлено, возле храма Аполлона