Изгой Великий. Сергей Алексеев

Ты дал право римлянам осуждать ценности эллинского мира. И достоин смерти.

      Сказано было так, что сомнений не оставалось: этот судья приведёт приговор в исполнение и не спросит о последнем желании.

      И тут Арис вспомнил о незаконченном сочинении и попросил хладнокровно:

      – Дозволь мне, надзиратель, завершить труд. Потребуется ещё месяц или чуть поболее…

      Таисий Килиос взглянул с неким пренебрежением: должно быть, уже видел его обезглавленным и со снятой кожей.

      – Ты неуёмный, Аристотель, – пробурчал он. – Я вынес тебе вердикт…

      – Отложи казнь, эфор.

      – Неужто тебя прельщает слава после жизни? Что ты хочешь сказать потомкам? Вновь возмутить их разум подобными творениями? – Он глянул на ларец. – Возвысить дикарей унижением страдающей от них Эллады?

      – Потомкам поведаю, что зрел при жизни. А им уже судить, прав был или виноват…

      – Хочешь суда времени? – скучающе произнёс эфор. – Добро… Пойди с моей стражей и принеси свой труд. А там уж я решу, завершать его или предать огню.

      – Оба принести или только незавершённый? – спросил Арис, чувствуя, как ледяная рука смерти чуть освободила горло.

      – У тебя их два?

      – Да, надзиратель. Одно сочинение под именем своего господина я закончил. Другое же творил втайне от него…

      – Принеси оба!

      Стражники Таисия Килиоса встали по бокам и повели его на виллу, где трудился философ. И эти короткие минуты жизни, покуда он ходил за сочинениями, показались прекрасными, ибо он вновь ощутил все радости бытия. Он наполнялся торжеством, что светит солнце, ветер ласкает кожу под тонким хитоном, ещё живую, чувствительную, приросшую к его плоти, и море плещется, балуя слух; узрел и ощутил всё то, что стало уже привычным. Успел вспомнить Гергилию, утешиться надеждой, что она всё-таки родила сына, дала имя Никомах, как обещала, и даже на короткий миг восторжествовал, что умрёт и оставит на земле своё семя – наследника. И сожалел, что не сможет по достижении отроческих лет взять его в ученики.

      Эфор же через слуг принял папирусы и стал читать тут же, на пристани, веля отвести Ариса в сторону и держать под охраной стражников. Философ лёг на песок и не коротал время, а наслаждался им, вспоминая, как очутился на этом берегу, где предстоит закончить путь.

      В сгоревшем и разграбленном македонцами Стагире он щедро одарил свою возлюбленную Гергилию, и у философа опять не оказалось ни единого обола в кармане. Потому он, не раздумывая, нанялся на торговую галеру судоводителем, обязанностью которого было в ночные часы вести судно по звёздам. Арис давно уже привык расплачиваться за путешествия своим трудом и не брезговал никакой работой. Скоро и выгодно распродав ходкий товар, купец спешил убраться из тревожной Халкиды, поэтому намеревался идти днём и ночью, опасаясь грабителей и не приставая к берегам. Судно благополучно обогнуло мыс со святилищем на острове Скирос, и до Афин оставалось менее половины пути, когда внезапно изменился ветер и сильный