Далеко, далеко на озере Чад…. Николай Гумилев

тихой и скромной,

      Наклоненной над книжкой Мюссе.

      День, когда ты узнала впервые,

      Что есть Индия – чудо чудес,

      Что есть тигры и пальмы святые, —

      Для меня этот день не исчез.

      Иногда ты смотрела на море,

      A над морем сходилась гроза.

      И совсем настоящее горе

      Застилало туманом глаза.

      Почему по прибрежьям безмолвным

      He взноситься дворцам золотым?

      Почему по светящимся волнам

      He приходит к тебе серафим?

      И я знаю, что в детской постели

      He спалось вечерами тебе.

      Сердце билось, и взоры блестели,

      O большой ты мечтала судьбе.

      Утонув с головой в одеяле,

      Ты хотела стать солнца светлей,

      Чтобы люди тебя называли

      Счастьем, лучшей надеждой своей.

      Этот мир не слукавил с тобою,

      Ты внезапно прорезала тьму,

      Ты явилась слепящей звездою,

      Хоть не всем – только мне одному.

      Ho теперь ты не та, ты забыла

      Все, чем в детстве ты думала стать.

      Где надежда? Весь мир – как могила.

      Счастье где? Я не в силах дышать.

      И, таинственный твой собеседник,

      Вот я душу мою отдаю

      За твой маленький детский передник,

      За разбитую куклу твою.

<1917>

      Уста солнца

      Неизгладимы, нет, в моей судьбе

      Твой детский рот и смелый взгляд девический.

      Вот почему, мечтая о тебе,

      Я говорю и думаю ритмически.

      Я чувствую огромные моря,

      Колеблемые лунным притяжением,

      И сонмы звезд, что движутся, горя,

      От века им назначенным движением.

      О, если б ты была всегда со мной,

      Улыбчиво-благая, настоящая,

      Ha звезды я бы мог ступить пятой

      И солнце б целовал в уста горящие.

<1917>

      «Нежно-небывалая отрада…»

      Нежно-небывалая отрада

      Прикоснулась к моему плечу,

      И теперь мне ничего не надо,

      Ни тебя, ни счастья не хочу.

      Лишь одно я принял бы не споря

      Тихий, тихий, золотой покой

      Да двенадцать тысяч футов моря

      Над моей пробитой головой.

      Чтобы грезить, как бы сладко нежил

      Тот покой и вечный гул томил,

      Если б только никогда я не жил,

      Никогда не пел и не любил.

<1917>

      «Когда, изнемогши от муки…»

      Когда, изнемогши от муки,

      Я больше ее не люблю,

      Какие-то бледные руки

      Ложатся на душу мою.

      И чьи-то печальные очи

      Зовут меня тихо назад,

      Bo мраке остынувшей ночи

      Нездешней мольбою горят.

      И снова, рыдая от муки,

      Проклявши свое бытие,

      Целую я бледные руки

      И тихие очи ее.

<1914>

      Канцона первая («B скольких земных океанах я плыл…»)

      B скольких земных океанах я плыл,

      Древних, веселых и пенных,

      Сколько в степях караванов