Темная волна. Лучшее. Максим Кабир

потерял двоих. – «Носатым» Фабиш называл командира. – Одному перегрызли горло, второму откусили яички…

      – Что? – опешил Гур.

      – То самое.

      За матовым стеклом мелькали тени. Гур понял, что находится в одной из больничных палат комплекса, куда помещали пострадавших испытуемых (конечно, если сам эксперимент изначально не предполагал травмы или смерть – для таких исследований годились приговорённые к высшей мере).

      – Что с объектами?

      Фабиш бросил окурок на пол и растоптал.

      – Четвёртого разобрали на куски свои же после того, как залепили окна. Третьего застрелили. Первый умер в приёмном покое от потери крови – когда вытаскивали, наступили на селезёнку… Ему вкололи успокаивающее, но морфин его не брал… десятикратная доза… а, как тебе? А как он вырывался! Зверьё раненое так не дерётся… Саверюхину руку сломали, а, может, и пару рёбер… А его сердце…

      – Саверюхина?

      – Да нет. Первого. Оно не билось две или три минуты, а он всё равно брыкался, повторял одно и то же… три минуты… Да у него крови меньше, чем воздуха, в сосудах было!..

      Гур поскрёб языком пересохшее нёбо.

      – Что он повторял?

      – Что, что… – Фабиш отвёл глаза. – «Ещё» он повторял. «Ещё, ещё, ещё, ещё» – как заведённый.

      Фабиш то и дело посматривал на желтоватое пятно коридора за толстым стеклом двери. Он пришёл меня навестить, подумал Гур, а потом… потом запрёт дверь с той стороны, а я останусь здесь. Он знал, что это не так, но червяк страха уже ползал внутри грудной клетки.

      – Остальных, второго и пятого, связали. – Фабиш кивнул на стену: – Сейчас оперируют.

      – Сколько я провалялся? – спросил Гур.

      – До-олго. Даже завидно. На хрена такое видеть.

      В стекло постучали. Фабиш без объяснений выскочил за дверь.

      Гур опустил взгляд на разлетевшиеся по полу осколки капсулы. Потом посмотрел на дверь. Он действительно слышал щелчок?

      Он сглотнул и медленно поднялся с койки. В ногах и руках ощущалось покалывающее онемение, сознание путалось.

      Одноместная палата-камера вмещала лишь койку с привинченной к полу тумбочкой, до двери – каких-то два метра… которые показались Гуру ужасно длинными. Он положил вспотевшую ладонь на ручку и замер.

      Заперто, мысленно предупредил себя доктор и повернул ручку.

      Дверь открылась в широкий больничный коридор.

      Сердце безмолвно надсаживалось в груди. Гур вышел из палаты.

      В конце коридора, слева от двустворчатых дверей в операционную, курили две медсестры. Белые, заляпанные красным халаты, повязки и шапочки. Разве что перчатки сняли.

      Гур сделал несколько ватных шажков и опустился на лавку. От белизны стен рябило в глазах. Сизые, почти невидимые клочки сигаретного дыма щекотали горло.

      – Он улыбнулся, ты видела, он мне улыбнулся… – говорила крупная медсестра с выбившейся из-под шапочки русой прядью. – Вот прямо в глаза посмотрел и улыбнулся.

      – Жутко, – отвечала вторая, статная, бледная. – Да как он вообще жив-то остался?

      – И