«Л» – значит люди (сборник). Сергей Лукьяненко

молодец, дружок, – тихо сказал он. – Мыслишь вполне здраво. Одна беда – с позиции одиночки.

      – Это как? – заинтересовался Игорь. – Ваше обращение «дружок» я принимаю…

      – По поводу биовозраста, – без улыбки закончил мистер Эванс. – Ты прав, мы живем в трудное время. Время беззаботности. Мир всегда двигали вперед считанные проценты людей. Из звериных пещер к далеким звездам мир вытащили гении. Те, кто придумал колесо и тормоз для колеса. Пенициллин и многоступенчатые ракеты. Генную инженерию и компьютеры…

      Меня словно холодной водой облили. Не надо про генную инженерию! Дискеты компьютера ударили мне в лицо жесткой, коричневой лентой запаха. Пузырек с лекарством на столе – удушливым искрящимся облаком. Не надо!

      А Тимин отец, не замечая болезненной гримасы на моей физиономии, продолжал:

      – Раньше находилось занятие для всех. Но сейчас не нужны тысячи людей, чтобы построить придуманный гением ракетоплан. И не нужны еще сотни, чтобы прокормить гения и строителей. И десятки тех, кто лечил, развлекал сотни и тысячи, тоже не слишком-то нужны…

      – Кибер-юмористов пока не существует, – возразил вдруг Игорь.

      – Да, но это мелочи. Так что в посылках ты прав. Выводы получились неверные.

      Мистер Эванс больше не смотрел на Игоря. Он вертел в руках авторучку и негромко, словно самому себе, говорил:

      – Таланты можно найти у каждого, только пока это у нас не очень-то получается. Но есть и другой выход. Заниматься своим делом, даже если таланта в тебе – миллионная доля, а остальное – просто труд и терпение. Заниматься, зная, что никогда не сотворишь чуда, что на всю жизнь останешься одним из миллиона бесталанных, которые пользы-то принесут как один-два настоящих гения.

      – Вы имеете в виду себя? – жестко, не колеблясь, спросил Игорь.

      – Да.

      Мистер Эванс отложил в сторону несчастную авторучку, выгнувшуюся в его пальцах затейливым вензелем.

      – Я занимаюсь программой «Конвергенция». Это создание единого языка, основанного не на смеси самых известных и простых языков, как эсперанто, а на принципе логем.

      – Логем?

      – Да. Логемы – это логическая единица речи, звукосочетание, которое на любом мировом языке имеет одинаковый смысл.

      Игорь рассмеялся:

      – Чушь. Этого не может быть.

      – Может. Выделено уже шестьдесят три логемы. Они понятны без перевода любому человеку в мире. И каждая из этих логем на счету лингвистов-гениев, лингвистов от природы, от Бога. Возможно, даже наверняка, что в их труде есть доля таких же, как я, есть и мой вклад. Но вычислить его невозможно – настолько он мал.

      Мистер Эванс кивнул на книжные шкафы, на бесчисленные дискеты:

      – Я изучаю эволюцию имен собственных и местоимений в латышском языке двадцатого века. Чем и как это поможет Шарлю Дежуа или Чери Сайн, я не знаю. Но не исключено, что поможет.

      – Шарль Дежуа – это тот, кто расшифровал сигналы Маяка Пилигримов? – задумчиво спросил Игорь. И, не дожидаясь ответа, попросил: