«Л» – значит люди (сборник). Сергей Лукьяненко

я распахнул дверь, начал спускаться по лестнице. Если папа приземлился «громко», значит, он хочет, чтобы я знал – он вернулся. Но и я хочу показать, что знаю это.

      Шаг, еще шаг. Некрашеные деревянные ступени приятно холодят ноги. Не мертвой стылостью металла, не равнодушным ледяным ознобом камня, а живой, ласковой прохладой дерева. По-моему, настоящий дом обязательно должен быть деревянным. Иначе это не дом, а крепость. Укрытие от непогоды…

      Шаг, еще шаг… Я сошел с последней ступеньки, встал на гладкий паркет холла. Забавно определять свое положение по состоянию пола. Шаг, еще шаг. Я уткнулся лицом во что-то твердое и гладкое, как сталь; скользкое и упругое, как рыбья чешуя; теплое, как человеческая кожа.

      – Гуляешь во сне?

      Отцовская рука взъерошила мне волосы. Я уставился в темноту, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь. Ну конечно, папа вошел в дом, не зажигая света.

      – Включить свет, – обиженно сказал я, пытаясь увернуться от отцовской ладони.

      По углам холла начали разгораться желто-оранжевые светильники. Темнота сжалась, убегая в широкие прямоугольники окон.

      Папа улыбаясь смотрел на меня. Он был в десантном комбинезоне, и обтягивающий его тело черно-смоляной биопластик уже начинал светлеть. Приспосабливался к изменившейся обстановке.

      – Ты прямо с космодрома? – спросил я, с восхищением глядя на отца. Как обидно, что сейчас ночь и никто из одноклассников его не видит…

      Комбинезон казался тонким, наверное, из-за того, что мускулы рельефно выделялись под тканью-хамелеоном. Но это только иллюзия. Биопластик выдерживает температуру в полтысячи градусов и отражает очередь из крупнокалиберного пулемета. Ткань, из которой сделан комбинезон, имеет одностороннюю подвижность. Не знаю, как это устроено, но если дотронуться до комбинезона снаружи – он твердый, словно из металла. А когда надеваешь (папа иногда мне это разрешает) – он совсем мягкий.

      – Мы приземлились час назад, – рассеянно ероша мне волосы, сказал папа. – Сдали оружие – и сразу по домам.

      – Все в порядке?

      Папа подмигнул мне, заговорщицки оглянулся:

      – Все более чем в порядке. Болезнь ликвидирована.

      Слова были обычными, как всегда. А вот улыбка у папы не получилась. И спецкостюм у него никак не мог успокоиться: поблескивали разбросанные по ткани датчики, мерцала непонятным узором индикаторная панель на левом запястье. По цвету спецкостюм уже ничем не отличался от бледно-голубых обоев. Шагни папа к стене – и его невозможно будет заметить.

      – Пап, – чувствуя, как слетает с меня сон, прошептал я. – Трудно пришлось?

      Он молча кивнул. И нахмурился – теперь уже абсолютно по-настоящему.

      – А ну-ка, марш в постель. Два часа ночи!

      Наверно, таким голосом он отдает приказания там, на планетах, пораженных болезнями. И никто не решается спорить.

      – Есть! – четко, в тон папе, ответил я. Но все-таки спросил напоследок: – Пап, ты не видел…

      – Нет. Ничего. Теперь сможешь болтать со своим другом снова. Связь с планетой восстановят