Лавка красоты «Маргаритки». Анастасия Королева

конце, чтобы я поверила в свою удачу наверняка, достаёт из кармана связку ключей. Массивную такую, словно не особняк мне вручал в наследство, а дворец целый, с десятком запертых дверей.

      – Это всё мне? – не сдерживаю удивления, слегка подбрасывая связку в ладони. Тяжёлая. И ключи все, как на подбор – витые, старинные.

      – Всё, – совершенно серьёзно бросает Шмот, и садится в карету.

      Возница сонно моргает и оглядывается, будто не верит, что его пребывание в этой глухомани подошло к концу.

      Когда возвращаюсь в дом, дядя Росм так и сидит на стуле, да смотрит к тому же в одну точку, будто нашёл там что-то невероятно заманчивое.

      Усаживаюсь напротив, молчу несколько минут, и всё же спрашиваю:

      – И к чему это представление было?

      Стоит уточнить, что в заботу, ту которую обычно родственники проявляют, я не верю, да и не поверю. Не мог же дядя Росм скрывать свою суть целых восемь лет, да так, чтобы проявить её аккурат во время новостей наиприятнейших.

      – Какое такое представление? – изображает удивление, да настолько фальшивое, что я лишь кривлюсь, да глаз с него не свожу.

      – А то самое, где ты обвинил почтенного Брукса в обмане, – про почтенного, я, конечно же, погорячилась, но что не скажешь для пущего эффекта, – Не понятно, для чего придуманном. Ты же сам столько раз говорил, что нахлебница я, надоедливая сиротка, под ногами мешающаяся. Вот он, твой шанс, от меня избавиться. Радуйся!

      Собственно, сама я в свалившееся счастье не до конца верила. Нет, случаются, конечно, чудеса, только вот для меня у судьбы их припасено было катастрофически мало, а тут… Неожиданно, в общем.

      Пока не увижу дом собственными глазами, так и буду думать, что умом тронулась и приезд Брукса мне всего лишь померещился. Вкупе с заступничеством дядюшки Росма.

      А родственничек молчит, хмурит густые брови, да губы жуёт, и никак слова правильные вымолвить не может.

      Подозрение моё, и без того зашкаливающее, достигло пика. Я щурюсь и подозрительно уточняю:

      – Неужто боишься заработка лишиться?

      Как же это я раньше-то не додумалась? Без моей помощи у дяди, конечно, всё было не так уж плохо, на хлеб с маслицем ему вполне хватало, но сейчас-то он зажиточным стал. Ходит да перед соседями хорохорится, от чего те и смотрят на нас с нескрываемой завистью.

      Стоило про заработок сказать, как дядя со стула, как подскочит, да как руками взмахнёт, точно крыльями мельницы:

      – Это ты о чём это? Это ты как это? – взялся причитать без остановки. – Я может и грубиян, и ворчун ещё тот, но я ни в жисть! Я… – метнулся к столу, отодвинул его с натужным скрипом, от чего мне показалось, что бедные ножки сейчас отвалятся, и доску с пола откинул. А оттуда мешочек достал, увесистый такой. Им и прибить можно, если постараться. – Тебе вот приданное собирал, чтоб не хуже других, чтоб не кликали тебя нищенкой. А ты… Эх…

      Ещё раз взмахнул руками, да так и сник, будто силы его разом покинули.

      А я как рот открыла, так закрыть его и не смогла.

      Бр-р-р… Неужто я в самом