Прах и пепел. Анатолий Рыбаков

протестующе поднял толстые плечи:

      – Ну почему же?

      – Временные трудности, – загадочно произнесла Вероника, – и мещанства не люблю… Открывайте бутылку, Марасевич. Штопор? Чего нет, того нет. В этом доме я вино пью первый раз, в честь вашего ордена. Цените, Марасевич?

      – Конечно-конечно…

      – Бутылку хлопните снизу, ладонью… Видали, как мужики делают?

      Вадим повертел бутылку в руках, неумело ударил ею о ладонь.

      – Давайте по-другому. – Вероника забрала у него бутылку. – Проткнем пробку, и все дела. У меня, кстати, отвертка есть.

      И заработала отверткой.

      – Пробка опустится на дно, в ней ничего вредного нет…

      Справившись с пробкой, налила вино в две граненые стопки, подняла свою.

      – За высокую и заслуженную, чувствуете, Марасевич, заслуженную правительственную награду!

      И, чокнувшись с Вадимом, выпила всю стопку.

      Вадим отпил только половину.

      Она замотала кудряшками:

      – Так не пойдет, за орден надо выпить, иначе носиться не будет.

      Вадим допил стопку. Она протянула ему огурчик на вилке:

      – Закусывайте, берите рыбку, а я вам бутерброд намажу. – Сделала ему бутерброд с маслом, колбасой и сыром. – Попробуйте трехслойный.

      Вадиму понравилось, ел с аппетитом и рыбу, и колбасу, и сыр. К тому же боялся захмелеть, тогда наверняка ничего не получится.

      Между тем Вероника налила по второй.

      – Теперь за вас, – сказал Вадим, – за ваши успехи в театре, за то, чтобы по достоинству оценили ваш талант.

      На ее лице появилась гримаса.

      – В театре мало одного таланта. Актеры кусочники, каждый норовит другому ножку подставить. Ладно, не хочу об этом. Сегодня твой день, твой праздник… Ой, Марасевич, я уже на ты перешла.

      – Прекрасно. И я тебе буду говорить «ты».

      – Тогда надо выпить на брудершафт. – Она запела: – На брудершафт, на брудершафт, Марасевич, Марасевич, будем пить на брудершафт.

      Они перекрестили руки, выпили, расцеловались.

      Вероника поставила свою рюмку на стол.

      – Нет! Так на брудершафт не пьют!

      Она придвинулась со стулом к Вадиму, обняла его за голову, поцеловала долгим поцелуем, посмотрела ему в глаза тоже долгим, серьезным, даже страдающим взглядом, неожиданно сказала:

      – Хочешь яичницу? Яичница с колбасой, знаешь, как вкусно!

      Мелко нарезала колбасу, положила на тарелку четыре яйца, кусок масла, отправилась на кухню.

      Вадим остался один. Страх перед возможной неудачей окончательно овладел им. И тогда опять будет, как уже бывало, плохо скрываемое презрение, зевота, убегающий взгляд, равнодушное расставание. И в театре поделится с подружками: «Марасевич – импотент». Не надо было идти, не следует связываться с женщиной из тех кругов, где его знают. А может, и получится. Есть в этой Пирожковой что-то уверенное. И ему надо быть увереннее, так и врач ему сказал: «Все у вас в порядке, только не теряйтесь, все через это проходят». Может быть, сегодня все и произойдет. А если нет, он притворится опьяневшим.