Последний властитель Крыма (сборник). Игорь Воеводин

директор Дома творчества. Ее крашенные синькой седые волосы были уложены буклями. Она приветливо улыбалась собравшимся. В прошлом году она защитила диплом, на пятьдесят девятом году жизни.

      – Я сорок лет в культуре, – всегда значимо повторяла она воспитанникам, – начинала техничкой, полы мыла десять лет, и так, по ступеньке, по ступенечке, и поднялась…

      Культура при Полине Игнатьевне расцвела невиданными до того в Алмазе цветами. Стриптиз в исполнении старшеклассниц – это было не самое новаторское нововведение директрисы. Ее гордостью, ее тайной надеждой на достойную награду от властей предержащих была организация студии боди-арта, где четырнадцатилетние девочки под руководством некоей Эммы, дамы, предпочитавшей красно-черные одеяния со множеством цепочек, расписывали друг другу тела и потом выступали на дискотеках.

      «Девственность – роскошь», – вызывающе красовалось поверх крохотных грудок у одной, сидевшей на коленях у Вазифа, толстого сорокалетнего держателя азербайджанского ресторана. «Где хорошо – там и родина», – вторила ей надпись на спине ее подружки, томно кокетничавшей у стойки с заезжим дальнобойщиком.

      Полина Игнатьевна ласково покивала седой головкой собравшимся и вышла. Она была счастлива. Культура перла в массы.

      Открылась снова входная дверь, и вошла Надя. Как будто стихли гомон и рев – ее враз заметили все. Худенькая и маленькая, она подошла к стойке и просительно улыбнулась:

      – А есть… пирожные? – И протянула вперед кулачок с зажатыми двумя червонцами.

      Очкарик-бармен засуетился, взял деньги, положил ей на блюдечко эклер и налил кофе. Пододвинув все это Наде, он забормотал:

      – Вы… Садитесь! Садитесь!

      Надя, не снимая куртки, забралась на высокий табурет. Вокруг было много полуголых девиц, но всем собравшимся голой казалась она.

      Вокруг шептались и дыбились, она видела это и чувствовала, и блаженно улыбалась.

      «Как они все любят меня, – текли мысли в ее голове, – но за что, за что? Я недостойна этого почитания… Какие они все милые!»

      – Надюха, привет! – протиснулась к ней Валька-Матрица, полуякутка-полукитаянка, единственная из всех, кто защищал Надю. Матрицу побаивались. Бесшабашная, «безгаечная», «безбашенная», как звали ее пацаны, она владела черным поясом карате, была бесстрашна, а хмельная – неудержима. Ее уважали, но она всем мешала своей независимостью, и менты, после того как она отказалась вступить в их ряды, обещались сшить ей дело.

      Надя с благодарностью взяла протянутую ей сигарету и прикурила, наклонившись к зажигалке Матрицы.

      – Все хорошо! – ответила она на вопрос, счастливо улыбаясь.

      Гиря засопел и зло посмотрел на поникшего Забора.

      – Ладно, мля, я сам! – бросил он. – Учись, салага!

      Он вразвалку подошел к Наде. Вокруг враз стало пусто, а Очкарик нервно отодвинул бутылки подальше по стойке.

      – Слышь, шиза! – проговорил Гиря. – Иди домой…

      Надя недоуменно посмотрела на него, на Вальку и страдальчески сморщила лоб.

      – Но, сударь… Почему