Последний властитель Крыма (сборник). Игорь Воеводин

ты в ванной ударилась, – ответила она чуть погодя. – Ты ведь вчера мылась?

      – Мылась.

      – Ну вот… Вот ты и ударилась в потемках, – заговорила мать. – Ты сегодня сиди, сиди, некуда ходить в такую темень…

      Тут она вспомнила, что дочь вчера вернулась без только что купленной куртки, в разорванной кофте и босиком, неся в руках один сапог, как жезл, и заплакала.

      Она плакала в голос и ныла, а дочь, сидя на табуретке, смотрела прямо перед собой недвижимыми глазами, силясь то ли что-то припомнить, то ли что-то разглядеть за серым переплетом окна с неотодранной с прошлой зимы бумагой, с порыжелой ватой, за серым маревом сумерек то ли вечера, то ли полудня.

      Завыл вдалеке гудок шахты, и донесся скрежет драги с прииска – ответ металла металлу, и вновь пошли вгрызаться в чрево земли отбойные молотки, и зубьями отхватывать берега, и кромсать их, и пережевывать ковши драг, перемалывая в своих пастях глину и камни. Стон пронесся над тайгой, ударился в сырые переплеты окон неказистых домишек и затих.

      Кудлатые сумерки опустились на городок, но все так же гудели и гудели, гудели и гудели две газовые конфорки – как вчера, как позавчера и послезавтра.

      Она не видела ничего. Она не сказала матери, какие были встревоженные, требовательные и какие-то растерянные глаза того рыцаря, что пониже, какой страстью и мукой горели они и как ей хотелось утешить этого странствующего пилигрима любви, такого неуклюжего и нетерпеливого, расспросить, приголубить и обогреть, но боже мой, какие все-таки странные манеры приняты в их краях…

      И откуда же все-таки эти синяки на шее и на руках?

      Горелки все горели и горели, и мать, не пошедшая сегодня на работу, в сотый раз принялась протирать и без того насухо вытертую посуду.

      Хлопнула дверь. На пороге кухни вырос ее брат-де сяти классник, широкоплечий и коротковолосый.

      – На! – Он швырнул ей в лицо куртку, ее куртку, грязную и с порванным воротником.

      Постояв пару минут и не сводя с нее ненавидящего взгляда, он резко повернулся и вышел. Хлопнула дверь.

      Она непонимающе уставилась на мать.

      – Ничё, ничё, голубка моя, – всхлипывая, заговорила та. – Возраст, это возраст такой, переходный, все образуется…

      А горелки горели и чадили, и нечем было дышать.

      5 градусов по Цельсию

      …Музыка из огромных динамиков, установленных по периметру зала, оглушала, отупляла, била по голове ватным молотом, заставляла сердце стучать в такт ударным. Глаза танцующих были опрокинуты внутрь себя, на сцене кривлялись две девчонки лет семнадцати, под рев и улюлюканье зала они медленно стаскивали с себя кофточки и юбчонки.

      Стены зала дискотеки в бывшем алмазинском Доме пионеров были размалеваны сценами из ада. Какие-то зеленые существа таращили налитые кровью глаза, высовывали алые языки. Кипели котлы.

      Шел третий час ночи. Трезвых в зале не оставалось. За стеной, в баре боксерского клуба «Джебб», уже пятый раз за ночь выяснялись отношения, и правильные, конкретные пацаны все учили и учили уму-разуму неправильных.

      Налитый