Шаманский миф – сказание о странствии шамана-первопредка в ином мире ради добычи благ для своего народа, о его браке с хозяйкой потустороннего мира и сражениях с чудовищами. Сам термин «мотивы, восходящие к шаманскому мифу» означает круг реконструируемых образов и сюжетов, которые следует признать максимально архаическими. Близость сюжетных мотивов архаического эпоса и волшебной сказки, образов эпических героев и некоторых богов позволяет утверждать, что собственно миф (сказание о богах), героический эпос и волшебная сказка параллельно развиваются из шаманского мифа, акцентируя различные черты образа шамана-первопредка.
В четвёртой серии поговорим о загадочном китайском художнике по имени Янг Фудонг. В своих работах он соединяет эстетику Film noir, меланхоличность Новой волны изящество традиционной восточной живописи. Герои Фудонга это мечтательные и тоскующие молодые интеллектуалы, которые пытаются найти точку опоры в «вывихнутой» капиталистической действительности. Они задумчиво фланируют по городским улицам или позируют в рекламе Prada, исподволь, как бы невзначай задавая нам вопрос о том, где же заканчивается пелена симуляции, под которой можно нащупать подлинную реальность.
В этой лекции о том, как движение за равноправие и поп-культура повлияли на отображение любви в кинематографе.
Героиня второй серии нашего подкаста: Фиона Тан. Это художница объединяет в своих работах методы документального кино, архивного исследования и живописного конструирования действительности. Фиона Тан сняла для голландского телевидения фильм о том, как отправилась на поиски своих корней в Китай, создала для Венецианской Биеннале инсталляцию о путешествиях Марко Поло, рассказала историю Нелли, незаконнорожденной дочери Рембрандта, оказавшейся в Джакарте. Отношения Востока и Запада, поиски национальной идентичности, выявление скрытых механизмов, действующих в культуре – эти вопросы окажутся в фокусе нашего внимания сегодня.
Сравнивая историю наивного искусства XX века в Европе, США и России, мы можем заметить, что отечественный наив был, пожалуй, по своему настрою ближе к американскому, чем к французскому. И в нашей стране, и в Америке художественный почерк самоучек во многом сохранял близость крестьянскому видению мира. Однако советское наивное искусство – это совершенно самостоятельный и уникальный феномен: государство уделяло огромное внимание художественной самодеятельности как идеологическому орудию воспитания нового советского человека, и по всей стране появилась сеть разнообразных учреждений для художников-наивов – от кружков до заочного университета.
Наивное искусство – это радикально необычная область искусства. Этот термин, возникший во французской художественной критике конца XIX – начала XX века, обозначает разнородное поле творчества художников-самоучек. Художники-наивы не имеют системного представления о технике рисунка и истории искусства и в своей работе испытывают самые разные влияния – от исконного народного творчества до современных арт-практик и массовой культуры. Но при этом им свойственна яркая индивидуальность таланта, решительность художественного почерка, откровенность и искренность замысла. Мы поговорим о том, в чём специфика этого маргинального и притягательного искусства и чем наив отличается от аутсайдер-арта (и отличается ли?).
Первая серия подкаста посвящена одному из самых важных в истории видеоарта художников, это герой, имя которого называют первым, когда начинают рассказ о видео, именно он первым взял в руки видеокамеру и начал систематическое осмысление того, на что она способна: Нам Джун Пайк. В этом выпуске мы поговорим о том, что представляла собой арт-сцена 1960-х, о неодадаизме и музыке Джона Кейджа, о магнитном поле, о суперспособностях телевидения, и о том, как маленькая видеокамера изменила ход истории искусства.
В первом сезоне на наших экранах окажется видеоарт. Это авангардная практика художников, которые совмещают языки кино, телевидения, живописи и перформанса для того, чтобы исследовать границы современной медиареальности. В каждой серии подкаста мы выводим на сцену одного из ключевых видеохудожников и, рассуждая о нем, затрагиваем вопросы о природе медиума, скрытых пружинах мира искусства, аберрациях языка и шрамах на теле социума, которые раскрылись перед объективом видеокамеры.
Восточноевропейское кино, «берлинская школа», греческая волна и бельгийские мастера – как они работают с собственной историей, социальным контекстом и классическими архетипами в кино?
«Театр после гибели Советского Союза в России служит эскапизму. Театр – место, куда люди приходят, чтобы пережить чувство стабильности» (Елена Ковальская, директор Центра имени Вс. Мейерхольда). «Наши люди отвыкли от театра. Они приезжают в Москву зарабатывать деньги. У нас даже некое ремесло появилось – мы превратились в агрегаты для зарабатывания денег» (Айнаш Козубаева, создатель театра «Аян»). Может ли современная театральная сцена стать мостом между двумя сообществами – «местным» и «мигрантским»? На первый взгляд, мост не выстраивается: традиционный российский театр в нем не заинтересован, редкие попытки социального театра работать на этой территории оказываются довольно искусственными, лишь имитируют решение реальных проблем; в то же время театр мигрантов из Кыргызстана «Аян» существует обособленно от русскоязычной аудитории. В четвертом эпизоде подкаста «Точка перемещения» обсуждение этих вопросов социальным исследователем Марком Симоном, директором Центра имени Вс. Мейерхольда (ЦИМ) Еленой Ковальской и создателем театра «Аян» Айнаш Козубаевой приводит к увлекательному диалогу между двумя театрами – ЦИМ и «Аян».