Лекарство от уныния. Ольга Рожнёва

плохо пахнущего младенца на стол председателю:

      – Наш папка на войне погиб, а это дочь погибшего за Родину фронтовика!

      Лысый председатель с пустым рукавом поскрёб единственной рукой затылок, и жернов Санькиной судьбы закрутился от смерти к жизни.

      Быстро нашли женщину сорока девяти лет, Евдокию, Дуню, которая работала на счастливейшем месте – в вожделенной пекарне. Дали карточки, назначили пенсию, и бездетная вдова оказалась матерью. Таскала младенца с собой на работу, где Санька, напившись вдоволь жирного козьего молока, спокойно почивала среди груды тряпья, а Дуня поминутно подскакивала, любовалась на дочушку, подтыкала самодельные пелёнки, надышаться на чудо не могла.

      Через три месяца в упитанном, радостно гулящем младенце с перевязочками на ручках и ножках вы не узнали бы заморыша, чей жалобный писк свидетельствовал только о скором конце.

Горшок с кашей

      Судьба Евдокии складывалась трудно. Родилась в 1895 году, росла и воспитывалась в вере и благочестии, рано потеряла родителей и, единственная из семьи, веру пронесла до конца жизни, не дрогнув и не убоявшись безбожного государства.

      Семеро братьев умудрились когда-то выдать её, шестнадцатилетнюю, за старика, позарившись на его хозяйство и большой дом. «И пошёл дождь, и разлились реки, и подули ветры, и налегли на дом тот; и он упал, и было падение его великое…» Жизнь со стариком не сложилась, дети не родились, хозяйство конфисковали, и молодая вдова коротала век одна-одинёшенька.

      Всю жизнь мечтала о детишках, и Господь не посрамил упования кроткой, смиренной души. Дорвавшись до заветного материнства, Дуня боялась потерять дочушку, боялась возвращения фронтовика, и, как выяснилось позже, её сердце тревожилось не напрасно.

      Отец Саньки оказался жив. Тяжелораненый, он долго лежал в госпитале и вернулся в родную деревню только в 1946 году. Но Евдокия об этом не узнала, так как уехала с младенцем раньше. Желая сохранить тайну появления у неё ребёнка, сорвалась в далёкую Олонецкую область, в колхоз.

      Работала, получила жильё – и счастью не было предела. Правда, за неимением бабушек-дедушек дочушку приходилось оставлять одну. Одну, да не совсем. Собираясь на работу, упадёт на колени перед старыми иконами (уберегла, сохранила чудом):

      – Матушка-Заступница, Царица Небесная, тебе вручаю доченьку свою! Защити, убереги от всякого зла! Святителю отче Николае, помоги! Ангел Хранитель, моли Бога о нас!

      И в течение дня не раз помолится о дочушке, прошепчет горячо: «Богородице Дево, радуйся, Благодатная Марие, Господь с Тобою…»

      Старалась Дуня и по-человечески дочу утешить: и игрушек нашьёт, и кукол смастерит. Даже клоун был у Саньки, и звала она, трёхлетняя, этого клоуна замысловато и длинно: Гринь-тинь-тинь-чик. А только такое имя и могло быть у этого чудесного разноцветного клоуна! Это медвежонок – Стёпка, кукла – Галя. А клоун сказочный – только Гринь-тинь-тинь-чиком и мог зваться.

      Мама варила вкуснейшую овсяную кашу. Ах, что это за каша была! В сытые годы нового