Разбойничья Слуда. Книга 4. Рассвет. Николай Омелин

лежала у его ног. Не успел Гаврила сообразить, что делать дальше, как засуетился Рыжий. Он вытянул морду, зашевелил мокрыми ноздрями, втягивая носом лесной воздух.

      Оманов отвел взгляд от находки и посмотрел на собаку. Кобель беспокойно заскулил, вглядываясь в сторону проходящей неподалеку дороги. «Неужели кто-то едет? – подумал Гаврила и бросился таскать слитки с поленьями в берлогу. Только он управился, как совсем рядом раздалось конское ржание. Оманов подошел к Рыжему и спустил с привязи. Тот тут же зашелся громким лаем и бросился к дороге.

      ***

      Когда подъехали к деревне, снова пошел снег. Конюхов застегнул ремень с кобурой вокруг форменного пальто и спрыгнул с телеги. Он быстрым шагом нагнал уставшую кобылу, взял ее под уздцы и пошел рядом. Оманов, покосившись на лежащее в повозке ружье, тоже слез на землю.

      – Мне с тобой, али как? – спросил он.

      – То пусто, то густо – глядя на небо, проговорил Григорий.

      – Чего?

      – Говорю, снег валит сегодня.

      – Ну, да, а мне чего делать-то?

      – За мной пока следуй.

      Конюхов и сам не знал, как ему поступить с Гаврилой. Казалось бы, все ясно: жену избил, тюрики и горшки разбил, да и заявление есть. Оформляй и с собой в район вези, а там суд, срок и все. Однако чувствовал Григорий, что не стоит ему сейчас с Гаврилой так поступать. Да и вообще, с земляками нужно быть поаккуратнее. И так последние годы те косо на него смотрят из-за Лизки. Пусть Оманов не из колхозных передовиков, да и поведением примерным не отличается, но от того не легче. Как только народ узнает, что он за Гаврилой приехал, быстро того в мученика и страдальца превратят. А если оправдываться и ссылаться на заявление от Федоськи, то толку от этого не будет. В такой ситуации чего бы он сделал, как бы ни поступил, все будет не так.

      Как ни странно, но в Ачеме у него сейчас не было «своих» людей. Во всех других деревнях были, а в родном Ачеме – нет. А без них на его службе никак нельзя. Случись чего серьезное, попробуй, выясни тогда хоть что-то, коли никто ничего говорить не станет. Взять ту же Федоську. Вряд ли она заявление о своих черепках написала бы, если бы знала, что Григорию с тем приедет разбираться. Раньше-то желающих «шепнуть на ушко» и так в Ачеме было не много, а теперь вообще помощи ждать не приходится.

      Потому и подумал Конюхов, что ситуацию с горшками до ареста доводить не стоит, а использовать для восстановления отношений с ачемянами. Оманова он знал хорошо и понимал, что Гаврила нужным образом оценит его поступок. А там, глядишь, и другие перестанут старое вспоминать. Хотя в том, что случилось с Лизкой, нет на нем вины никакой, но кому теперь что докажешь. Только навредишь сам себе. Скажи кому, что это он Митьку от ареста спас тогда, написав его подружке записку, самого же и арестуют. Только вот как быть с заявлением от Федоськи, он пока не придумал.

      По деревне они шли молча. Поравнявшись со своим, теперь пустующим, домом, Григорий остановил повозку и, сняв фуражку,