Музей шкур. Сергей Носачев

полового созревания с пары плёвых перепалок и растягивалось на годы, за которые небрежный ответ разрастался в оскорбление всей жизни. От возможности покопаться в прошлом легендарного Старика, засосало под ложечкой. Все считали шефа чуждым обычным человеческим проявлениям вроде банальной семейной размолвки. Оказывается, нет. Заманчиво, но нужно было работать.

      – Так что у вас здесь творится? – Никишин как бы невзначай выложил уже включенный диктофон на стол.

      – Н-да… – Тимур хрустко почесал ногтями щетину. – В общем, не знаю, как рассказать это всё вкратце. Это не случилось внезапно…

      – Как удобнее, – Никишин поёрзал на табурете, обустраиваясь перед долгим разговором.

      – Случайно оказался в школе. Учитель физики, – Тимур усмехнулся. – Там я быстро женился. На коллеге – не на ребёнке. Хорошая жена – как холодное стекло окна, куда упираешься лбом, когда пьян. За окном черная пустота. Стекло жжет лицо холодом и в то же время дает опору. Не будет стекла – вывалишься к чёртовой матери в тёмную бесконечность. Моя бывшая была скорее полиэтиленом, натянутым в раме за неимением стекла.  Брак быстро распался. Больше всего расстраивало то, что остаться в школе я не мог. Работа мне нравилась, но там я бы каждый день встречал бывшую. Пришлось уволиться… – Тимур ненадолго умолк. – Семь лет назад одна знакомая обрисовала мне схему счастливого человека: трехногая табуретка – друзья, работа и семья. Когда что-то с одной из ножек не ладится, теряешь равновесие. В общем, в какой-то момент из всей табуретки от меня осталась только крышка. Работа… Я не мог понять, чем на самом деле хочу заниматься. Сложность была в том, что я многое умел. То есть, найти занятие, с которым бы я справился, было не сложно. Кем я только тогда не работал – от инженера до грузчика. Но всё одинаково обрыдло.

      Тимур умолк, нащупывая продолжение.

      – Практически год я просидел дома, подрабатывая репетитором. Сейчас модно любить одиночество. Все видят в этом какую-то маргинальность, исключительность. Людей стало слишком много и паузы – они действительно необходимы. Но тогда я терпеть не мог всех этих любителей «одиночества», которые понятия не имели, что значит остаться по-настоящему одному. Для них это было чем-то вроде поедания лягушек или кузнечиков в отпуске. Но когда одиночество длится месяцами – оно перестает быть таким уж романтичным. В какой-то момент я даже систематизировал его, разделил на виды. Своё я назвал «одиночеством взрослости». Друзья в юношеском понимании исчезли. Мы больше не виделись ежедневно, не встречались по каждому мало-мальски значимому поводу. У всех появись семьи. И ты либо семьянин, либо один. Кто-то, спасаясь от пустоты, окружает себя бессмысленными собутыльниками (в широком смысле). Я был один. В окружении тягостных воспоминаний.

      Никишин слегка удивленно смотрел на Тимура. Он начал уж слишком издалека. Репортёр кашлянул. Тимур виновато закивал.

      – В общем, я решил уехать. Практически сразу наткнулся на вакансию инженера – обещали помочь с переездом, дать служебную квартиру. Да и зарплату предлагали неплохую. Я позвонил