Тиран. Эдик Секстон

перину, мужчина дышал от усталости. С каждой секундой становилось не по себе после участия в этом. Это был его первый бисексуальный опыт. Было приятно во время него. Теперь как-то стыдно. Зато надежнее – раз спарились, значит, теперь будут и дальше дружить, и может, блага какие Андрею перепадут?

      Арина покинула их. Покинула молча. Набросила халат и вышла. Они остались вдвоем.

      Никита протянул другу сигару, подготовив ее к курению. Тот закурил. Закашлял.

      – Крепкая…

      – Что есть, то есть. Я курю редко и только по настроению.

      – Я вижу, ты вкаченный…

      – Ты тоже вкачаешься, – ответил Никита. Пепел упал прямо на пол, устеленный ковром.

      Плевать.

      Андрей. Сел рядом с ним и спросил:

      – Ты не женат?

      – Нет, а что?

      – Могу тебя с дочкой своей познакомить. Она у меня…

      Никита рассмеялся.

      – Что? – обиделся Андрей. – Я серьезно…

      Тамбовцев сдержал остатки смеха, проглотив их, чтобы ответить:

      – Как мне нравится прямота простых людей. Ваша прямолинейность и ваша щедрость! Дочку за меня замуж… Ох, если бы Президент наш был ко мне таким же щедрым, как эти простые селяне! – мечтательно добавил он.

      Андрей покрылся краской стыда за свое положение в обществе. Никита, заметив это, поспешил сменить тему:

      – Тебе понравилось?

      – Очень, – признался тот. – Но я не гомик…

      Это прозвучало мрачно. Это тот случай, когда слово имеет жало.

      – Правда? – Никита переспросил также мрачно, всматриваясь в Андрея своими красивыми глазами. Но в них было что-то маниакальное, не нормальное, от них сквознуло ненавистью. Его слово тоже обнажило жало, и Андрей почувствовал его укус. Почувствовал и пожалел, что сказал это.

      – Я тоже, – посмеялся Никита, раздавив разом напряжение.

      Он поднялся и, болтая своими крупными яйцами между ног, наполнил два бокала вином, которые стояли на столике. Один он вручил Андрею, другой оставил в руке.

      – Успокойся, – сказал Никита и звякнул своим бокалом о бокал друга. – Жизнь так коротка. Если покрыть ее запретами, то она не имеет смысла. Запреты должны быть у бедных. Они не должны ни о чем думать, кроме как об уплате налогов и кредитов. Мы же можем трахать балерин в Варсале и моделей в Лувре.

      – В Лувре?

      – Да. Месяц назад мы снимали Лувр, где была оргия. И я там был, мед-пиво пил…– Никита снова улыбнулся, обнажив свои белые волчьи зубы.

      – Ты что, балерин тоже трахал?

      – Конечно, – ответил Никита и поморщился. – Неебабельные. Ебешь, как будто девочку-подростка. Одни ребра. Даже твоя жопа мне приятнее будет.

      – А Волочкова? Она – мощная…

      Никита рассмеялся.

      – Я был у Волочковой на выступлении. Балетом это не было. Ее «умирающий лебедь» едва не вынудил меня достать пушку и добить его, – Никита говорит и столько злобы проявляется в его словах, словно она, скрытая, стремится выскочить, порвать цепи. – Зато я знаю ответ