И взошла звезда полынь. Александр Жданов

случаях часто оказывалась рядом. Александра Аркадьевна понимающе улыбалась в ответ, профессор кивал, разводя руками. То, что Татьяна влюблена, в семье не было известно, пожалуй, только кошке и то потому лишь, что та большей частью была занята собой.

      Война подобралась и с другой стороны. В Москве и в Пертограде вдруг поняли, что она обрушивается не только на передовые части на поле боя, она бьёт и безоружных подданных империи, застигнутых врасплох на прусских курортах.

      Их было почти четыреста человек, которых собрали и свезли в Кёнигсберг. Сумевшие с невероятными трудностями добраться до дома несчастные были уверены: немцы умышленно затягивали их отъезд, чтобы иметь возможность унизить, провести по улицам города как пленных.

      Досталось не только обычным подданным. Из уст в уста, почти шёпотом передавали то, что случилось с семьёй великого князя Константина Константиновича. В Шталлупене, поезд, в котором ехал великий князь с семьёй остановили. Было приказано из вагона не выходить, окон не открывать у вагона был выставлен караул. Сутки в вагоне. Утром следующего дня их посадили в автомобиль и отвезли по направлению к границе, где и высадили в поле. Лишь русский кавалерийский разъезд спас великого князя и его семью.

      И всё же это было где-то далеко, за пределами империи. А в столицах ходили в синематограф, в театры и на выставки, в столицах гуляли и веселились. Хотя и здесь война разделила многих. Ушел вольноопределяющимся Гумилёв; большевики и близкие к Горькому круги клеймили войну, называя её империалистической, всё чаще раздавались призывы к поражению России; акмеисты большей частью вели себя невнятно; футуристы продолжали шуметь и скандалить.

      Февраль перевалил за свою середину, приближающаяся первая военная весна оставалась всё же весной и пьянила. Не рвавшиеся в действующую армию футуристы заявляли о себе здесь, в Петрограде.

      Весь месяц Варвара Вишневская была возбуждена. Изредка она встречалась с Татьяной, обрушивала на неё воз новостей, убегала. Раза два ей удалось вытащить Татьяну на поэтические вечера и всё обещала в скором времени удивить её.

      Это случилось 18 февраля. Вишневская привела Татьяну к внушительному зданию на Большой морской улице. Татьяна здание узнала – здесь размещалось Императорское общество поощрения художеств. И она действительно удивилась. Само название выставки удивило – «Трамвай В».

      – Почему трамвай? И отчего непременно «В»? – пыталась она выведать у Вари. Но та объяснять не стала.

      – Ни о чём не спрашивай. Сама увидишь. И поймёшь, – торопливо сказала Варя, вводя Татьяну в зал.

      Но Татьяна не понимала. Она видела на холстах ярко раскрашенные фигуры, одни из которых казались ей слишком плоскими, другие – словно были выгнуты из раскрашенных листов жести. Она долго стояла перед таким жестяным господином в цилиндре, на полях которого необъяснимым образом удерживалась вилка, грозя при этом в любую минуту сползти. Перед господином повисла белая, плоская, словно из жести вырезанная рыба, за господином зловеще торчали зубья пилы. «Авиатор», –