И взошла звезда полынь. Александр Жданов

набегали круги, треугольники – вообще геометрические фигуры, а ещё было много чёрного цвета. Но в большей мере внимание Татьяны и, как она успела заметить, многих других привлекал холст, вывешенный там, где предполагался Красный угол. На холсте был не квадрат даже, а не совсем точно нарисованный четырёхугольник. Чёрный. Татьяна отводила взгляд, отходила к другим картинам, но снова и снова возвращалась к квадрату.

      Из того места, из которого на Татьяну исходил обычно свет, сейчас тянуло холодом. Эта чёрная фигура была точно ночное окно, отверстое в бездну.

      Над бездонным провалом в вечность,

      Задыхаясь, летит рысак, – [5]

      несколько раз повторила про себя Татьяна. Она почувствовала, что её тронули за локоть. Обернулась – рядом стояла Варя.

      – Вижу, тебя это завораживает, – заинтересованно сказала она.

      – Скорее, затягивает. Как в бездну. Вы все же смогли победить солнце. Вы погасили его.

      – Тебе не понравилось, – Варя явно огорчилась.

      – Мне страшно. А тебя это, как вижу, воодушевляет.

      – Да! Это то, что нужно сейчас.

      – Вы погасили солнце, – повторила Татьяна. – Знаешь, если это твои убеждения, я не имею ничего против. Но тогда нам лучше не видеться. Извини. И прощай.

      Татьяна направилась к выходу, а Варя огорчённо произнесла ей вдогонку:

      – Как знаешь…

      Татьяна шла домой в твёрдой уверенности, что с бывшей подругой больше не увидится, что перечеркнёт и забудет весь этот её короткий интерес к странному искусству.

      Так оно и складывалась. Жизнь в доме Одинцовых шла по заведённому порядку. Встретили Рождество и Новый год. Татьяна по-детски радовалась ёлке и подаркам. Временами, правда, задумывалась и грустнела, но дома это относили на счёт её взросления и созревания.

      На Крещение Господне выдался прекрасный день. Отстояв литургию в храме, Одинцовы вернулись домой в прекрасном настроении. Особенно был воодушевлён профессор. Пока Дуняша накрывала стол к завтраку, он даже сел к роялю, сыграл несколько фраз, сбился, смутившись, махнул рукой и, громко отодвинув, едва не опрокинув, стул, с шумом встал. Домашние хорошо понимали эту внезапную неуклюжесть профессора. Она выдавала его крайнее смущение. С возрастом профессор не утратил мальчишечье стремление быть лучшим во всём. Вот и играть на рояле ему хотелось не хуже дочери, хотя и опыта, и умения было маловато.

      За завтраком, просматривая газету, профессор обратился к жене:

      – Вообрази, Аля, Виктор Радиковский к Георгию представлен. И гляди-ка уже и подпоручик.

      Он отложил газету и выразительно посмотрел на жену и дочь. Профессор старался не подавать вида, но во всём его облике читалось: «Разве мог мой студент быть иным». Александра Аркадьевна улыбнулась и перевела взгляд на дочь. Татьяна ответила обыкновенной своей фразой:

      – Вот как? Рада за Виктора Петровича.

      А Владимир Сергеевич не удержался:

      – Вы знаете, что я не одобрял решения Виктора идти на войну. Наука может потерять от его отсутствия. Но таково было его решение.

5

Строки из стихотворения А. Блока