Записки маленькой гимназистки. Лидия Чарская

это я слышала, стоя перед обитой темно-зеленой клеенкой дверью. На прибитой к ней медной дощечке было выведено крупными красивыми буквами:

      Действительный Статский Советник

      Михаил Васильевич Иконин

      За дверью послышались торопливые шаги, и лакей в черном фраке и белом галстуке, такой, какого я видела только на картинках, широко распахнул дверь.

      Едва я перешагнула порог, как кто-то быстро схватил меня за руку, кто-то тронул за плечи, кто-то закрыл мне рукой глаза. И в то же мгновение мои уши наполнились шумом, звоном и хохотом, от которых у меня сразу закружилась голова.

      Когда я очнулась и мои глаза снова смогли видеть, я обнаружила, что стою посреди роскошно убранной гостиной с пушистыми коврами на полу, с нарядной позолоченной мебелью и огромными зеркалами от пола до потолка. Такой роскоши мне никогда еще не доводилось видеть, и потому немудрено, что все это показалось мне сном.

      Вокруг меня толпились трое детей: одна девочка и два мальчика.

      Девочка была ровесница мне. Белокурая, нежная, с длинными вьющимися локонами, перевязанными розовыми бантиками у висков, с капризно вздернутой верхней губой, она казалась хорошенькой фарфоровой куколкой. На ней было очень нарядное белое платьице с кружевным воланом и розовым же кушаком.

      Один из мальчиков, тот, который был значительно старше, одетый в форменный гимназический мундирчик, очень походил на сестру. Другой, маленький, кудрявый, казался не старше шести лет. Худенькое, живое, но бледное его личико казалось болезненным на вид, но пара карих быстрых глазенок впилась в меня с самым живым любопытством.

      Это были дети моего дяди – Жоржик, Нина и Толя, – о которых мне не раз рассказывала покойная мамочка.

      Дети молча смотрели на меня. Я – на них.

      Молчание длилось минут пять. И вдруг младший мальчуган, которому наскучило, должно быть, стоять так, неожиданно поднял руку и, ткнув в меня указательным пальцем, произнес:

      – Вот так фигура!

      – Фигура! Фигура! – вторила ему белокурая девочка. – И правда: фи-гу-ра! Толька верно сказал!

      И она запрыгала на одном месте, хлопая в ладоши.

      – Очень остроумно, – произнес в нос гимназист, – есть чему смеяться. Да она просто мокрица какая-то!

      – Мокрица? Отчего мокрица? – так и всколыхнулись младшие дети.

      – Да вон, разве не видите, как она пол намочила! В калошах ввалилась в гостиную. Остроумно, нечего сказать! Вон наследила как! Целая лужа на полу. Мокрица и есть!

      – А что это такое – «мокрица»? – полюбопытствовал Толя, с явным почтением глядя на старшего брата.

      – М-м… м-м… – смешался гимназист, – м-м… это цветок такой: к нему прикоснешься пальцем, он сейчас же и закроется… Вот…

      – Нет, вы ошибаетесь, – вырвалось у меня против воли.

      Покойная мама часто читала мне про растения и про животных, и я очень много знала для своих лет.

      – Цветок, который закрывает свои лепестки при прикосновении, – это мимоза, а мокрица – это водяное животное вроде улитки, – сказала я.

      – М-м-м… – промычал гимназист. – Не все