Самое счастливое утро. Николай Устюжанин

новости в «Комсомолке»: в Румынии, Венгрии и Болгарии произошло землетрясение, есть жертвы. Посочувствовал, но тут же забыл – переключился на свои мысли. Я еще не знал, что меня ожидало…

      Поезд прибыл в Лоо рано утром, было темно, но я весело прошагал пешком под негромкое мурлыканье радиоприемника до дома на Енисейской улице.

      Мама с папой на радостях меня закормили пельменями, так что почти весь день я отсыпался, а с вечера стал благодушествовать у ламповой радиолы – почти до полуночи.

      В 23–30 что-то странное произошло в пространстве. На улице замолкли собаки, перестали мяукать кошки и щебетать птицы. Наступила полная тишина. Через несколько минут из самой глубины земли, чуть ли не из ее ядра, до поверхности дошел рев, звучание которого передать невозможно – словно миллионы голосов сразу слились воедино в непередаваемом вопле. Еще через мгновение все стихло, я успокоился, но вдруг кто-то сильно толкнул меня в спину. Я вскочил, обернулся – никого рядом не было. У меня волосы зашевелились на голове, но все разрешилось еще через секунду – затряслась и зазвенела посуда, закачалась люстра, завизжали собаки и кошки, завыли шакалы, забегали люди. Так я впервые узнал, что такое землетрясение.

      1977 год начался многообещающе…

      Зимнюю сессию я провалил – запорол экзамены по физике и математике. Физику пересдал быстро, а вот алгеброй пришлось мучительно заниматься вместе с репетитором – я ездил к нему почти через весь город. Было непривычно ощущать себя двоечником, было стыдно своей математической немощи, было неловко совать при расставании рубли в репетиторские руки…

      Химию я ненавидел, электротехнику, как ни бился, не понимал, а математика вызывала у меня приступы непереносимого уныния. Черчение тоже не шло – листы ватмана, скрученные и уложенные в тубу, приходилось снова и снова вынимать для переделки. Одно утешало на уроках черчения – совсем молодая преподавательница, лет двадцати – двадцати трех, отличавшаяся ангельским видом и таким же характером, – терпеливо, раз за разом, мягким и нежным голоском объясняла, где я совершил ошибки, стирая резинкой неверные линии… Она была миниатюрной брюнеткой, чем-то похожей на Мирей Матье – я таял в ее присутствии. К моему смятению, она предложила совершенно бесплатно заниматься у нее дома. Ее муж, ребенок и квартира оказались такими же миниатюрными, как и она сама. Чертить, кстати, я стал потом значительно лучше.

      К концу зимы стало ясно, что у меня не технический, а гуманитарный склад ума. До завершения полугодия, тем не менее, надо было тянуть учебу, скрепив зубы. Я тянул, как мог. А весной, посмотрев замечательный «школьный» фильм «Розыгрыш», совсем затосковал.

      К лету 1977 года я принял решение уйти из техникума. Мама, узнав об этом из письма, примчалась в Ростов почти со скоростью света. Уговаривала остаться, но я был непреклонен. Я уехал, а Веня Басов остался и закончил учебу, но стал почему-то не специалистом по радиолокации, а чертежником.

      Теперь,