Про шакалов и волков. Анна Шахова

Лавки загромыхали, кашель и разговоры вернули лощеное сообщество в благополучный день двадцать первого века. Рядом с Дедимом два Банкира с братски похожими мясистыми лицами снова принялись обсуждать поля для гольфа, качество которых в России, по их мнению, «было еще хреноватым». Покашливание и смешки прервало громкое обращение Солнцевой:

      – Друзья! Хотелось бы сказать – единомышленники… И я верю! Верю, что мы единомышленники хотя бы в своей искренней любви к поэзии акмеистов, течению, возникшему ровно сто лет назад. Это было, говоря словами Осипа Эмильевича Мандельштама, «сообщничество сущих в заговоре против пустоты и небытия». – Солнцева взяла со столика, стоящего рядом с микрофоном, листок. Все ее движения и паузы были безукоризненны.

      – «Любите существование вещи больше самой вещи и своё бытие больше самих себя – вот высшая заповедь акмеизма. Акмеизм – для тех, кто, обуянный духом строительства, не отказывается малодушно от своей тяжести, а радостно принимает ее, чтобы разбудить и использовать архитектурно спящие в ней силы. Зодчий говорит: я строю – значит, я прав. Сознание своей правоты нам дороже всего в поэзии», – прогремела над двориком цитата, а Ирма Андреевна протянула листок в сторону бюста их автора.

      Раздались нестройные аплодисменты. И тут же актриса сменила интонацию, заговорила тихо и вкрадчиво:

      – А сейчас я хотела бы пригласить на сцену удивительного человека. Женщину выдающуюся. Без нее этот вечер памяти и одновременно праздник слова был бы невозможен… – Солнцева с улыбкой посмотрел на Марту Матвеевну, раскрыла ей объятия и снова с пафосом произнесла:

      – Русский меценат, знаток и страстный почитатель поэзии Серебряного века Марта Матвеевна Гладкая!

      При этих словах аплодисменты грянули, как залп из пушки.

      Марта Матвеевна говорила еле слышно, глухим голосом, и довольно бестолковая речь ее сводилась к благодарностям: пришедшим на вечер людям; России, которая ее покорила с первого взгляда; боготворимым с юности поэтам.

      Знакомый мужской голос за Катерининой спиной произнес:

      – Да-а, после операции на горле Марта начала сдавать. Я-то помню, какой она была десять лет назад. Довелось лично пообщаться.

      Катя будто невзначай обернулась. «Бульдожка» сидел рядом с попугайно одетым Дизайнером, который заметил:

      – Но пластика лица у нее безукоризненная.

      – В этом, Сева, я не специалист, – хмыкнул Онежский.

      Сева смутился и, тряхнув кудлатой головой, закинул ногу на ногу.

      – Когда брать оружие и где? Этот жиртрест не дал никаких инструкций – тебя это не напрягает? – шепнул Килька Веселу, когда суета вокруг столиков поутихла и официанты начали собирать остатки еды и грязную посуду.

      Они сбрасывали объедки в чан и сортировали грязные тарелки в три стопы.

      – Успокойся и жди. Меня ничто не напрягает, потому что я рассчитываю только на команды Отца, а его шестерки меня вообще не волнуют. Они тут не при делах. –