Заслон. Анатолий Мусатов

свой выбор. Погибни Варя вместе со всеми в тот день, все равно, другой жизненный путь не соединил бы их судьбы.

      По всему выходило − быть Варе женой Игната. И то, что она сама думала иначе, ничего не изменило бы. Прошла бы его жизнь по-другому, может, ладно и мирно с другим человеком. Но тогда не довелось бы ему познать самого главного смысла в жизни человека – разделенной на двоих глубочайшей любви.

      Он вспомнил, как однажды его остановил Мефодий и пригласил в дом. Глядя в глаза Петру, Мефодий сказал:

      – Разговор у меня к тебе, председатель, имеется. Пройдем в дом. Присядем и обговорим одно дело…

      В доме Мефодий кликнул жену:

      – Настасья, подай нам квасу. Иной разговор на сухое горло не ладится.

      Едва лишь Настасья поставила жбан и кружки на стол, Мефодий попросил:

      – Поди, мать, в огород. Нам с Петром чуток побеседовать надобно. Да не приходи, пока не позову. Ступай.

      Разлив квас по кружкам, Мефодий кивнул:

      – Пригуби. Квасок больно хорош …

      Он усмехнулся и умолк. После недолгого молчания, как-то по-особенному взглянув Петра, спросил:

      – Я знаю, ты человек совестливый и справедливый. Скажи, хорошо ли для такого человека лишать другого счастья?

      – Мефодий Кирилыч, мне не понятны ваши слова. Вам известна их причина. Не таите, скажите прямо свою претензию.

      Мефодий ответил не сразу. Некоторое время, что-то обдумывая, оглаживал бороду. Но, глянув на Петра, твердо сказал:

      – Что ж, вижу и впрямь тебе невдомек, о чем речь… Посему я чуток погожу сказывать свою мысль. Мне надо-ть со своим… разобраться доподлинно. Можа, чувство у кого играет, а оно часто затмевает разум. От энтого все беды. Так что погодь. Ежли впрямь есть подоплека, то и разговор наш впереди. Извиняй, что побеспокоил без надобности. Прощевай…

      Этот странный разговор не имел продолжения. Только спустя время Петр узнал, о чем хотел говорить с ним Мефодий. Он не ошибся. Была подоплека, да еще какая. Врожденная чуткость старика удержала тогда его от скоропалительного разговора. Не знал Петр ни о чувствах к нему Вари, ни об ее отношениях с Игнатом, ни прочего, что эти двое имели меж собой.

      – Эй, Петро, ты шо, загораешь?

      Чья-то тень, появившаяся у калитки, окликнула их:

      – Поздненько, кажись, кожу, смотри, не подпали!

      – А, Силыч, это ты? Давай, проходи сюда.

      – Да не, не могу, баба заждалась. И то, − допытывается, где это ты пропадаешь? Понимаешь, это она меня заревновала, значит-ца.

      Силыч довольно крякнул:

      – Всякую реальность потеряла старуха… Куды ещё ни шло, − к лежанке приревновать! А то ударил её бес в самое темечко! Втемяшилось ей в голову дурь на старости лет… А что, – неожиданно спросил Силыч, – у тебя есть что, али так, просто приглашаешь?

      Он изобразил звук, недвусмысленно обозначающий открывание закупоренной бутылки.

      – Ты опять за свое? – повысил голос председатель, погрозив в сторону тени. – То-то, я смотрю, чего