Заслон. Анатолий Мусатов

удумала?

      Настасья Никитична помолчала. Закрыв глаза, продолжила:

      – Я стара, но не слепа. Мне ведома твоя тайная дума. Нехорошая эта дума. Не станет Петр портить жизнь и тебе, малолетней дурехе, и себе, умудренному жизнью и опытом взрослого мужика. Нечем ему будет заполнить твою жизнь. Ты ослобони свое глупое детское сердце от несбыточной надежды…

      – Не могу, мамочка… нет сил не думать о нем… Пусть я лучше умру, но жизнь моя без него пропадет безвозвратно…

      Так ответила тогда Варя Настасье Никитичне, – едва сдерживая слезы и прерывая слова свои дрожащими от напряжения вздохами. И что она могла ответить, когда все ее существо было заполнено радостной, светлой надеждой на божью милость и свое нечаянное счастье.

      Настасья Никитична покачала головой:

      – Не ты, Варя, первая, не ты и последняя в любовной тоске проводить свои дни. Ты спроси свою мамку, как она вышла замуж за батьку твоего. Я-то знаю, трудная и несчастная доля досталась твоей мамке. Любила она одного, а вышла за нелюбимого. И все-таки, если ты спросила ее об этом, – счастлива ли она была, − мамка твоя даже не поняла бы тебя. Бабское счастье не в любви, а в достатке, в надежном человеке рядом с собой и в здоровых детках…

      – Я ничего этого не знаю, дорогая мамочка, но и жить без счастья не по Божьему промыслу! Сам Господь призывал жить в любви и согласии…

      – Ох, девка, – оборвала ее Настасья Никитична. – То мир Господень и не для каждого дня он понятен. Есть и другой промысел Божий. Только нам он неведом и потому, как поступают люди, мы судим о делах его, – угодны ли они Господу или нет. И только временем мы можем проверить истинность нашего выбора…

      Сбросив с себя минутное наваждение, Варя пододвинула Евсееву тарелку:

      – Заговорила я вас. Пожалуйста, отпробуйте борща.

      Евсеев благодарно кивнул. Зачерпнув бордовый, с блестками жира густой навар, потихоньку подул на горячий борщ. Он чувствовал стеснение и неловкость оттого, что отрывает Варю от многих дел. Его больше всего заботила мысль о том, как бы не оказаться для занятых людей балластом, чем-то вроде досадной помехи. Что так оно и есть, он нисколько не сомневался. Евсеев невольно заторопился и глотнул в впопыхах лишнего.

      Тут же последовала расплата. Рот его будто на полнился раскаленными углями. Евсеев, не в силах удержать борщ во рту, вылил тотчас же его обратно в ложку. Варя, не сдержавшись, прыснула со смеху. Но, увидев его вытаращенные глаза, широко открытый рот, судорожно хватающий воздух, испуганно заохала:

      – Ой, господи, простите, я сейчас водички вам дам, выпейте, это поможет.

      Она вскочила. Зачерпнув кружкой из ведра, подала её Евсееву. Задержав во рту холодную воду, он сделал несколько полоскательных движений:

      – Вот напасть, честное слово, – сглотнув, ответил Евсеев. – Но это всё борщ виноват. Я давно не пробовал такого вкусного, вот и поторопился, – смущённо объяснил он, пытаясь неловким комплиментом скрыть свой конфуз. Варя всё поняла:

      – Ну,