Псевдобомбист, лысая Люстра и небесный Царьград. Евгений Петропавловский

что и как обернётся. Пусть я не могу моментально пересоздаться, изогнувшись кольцом наподобие змея-уробороса, зато какой-никакой правомерностью обладаю, на этом и буду основываться. Мало ли неприятностей приключается вокруг, знать ничего не знаю и знать не хочу».

      Его обокрали и опозорили, да ещё фактически оставили без приюта. Не существует в мире идиота, которому подобное могло бы представиться в сколько-нибудь удовлетворительном ракурсе. На дурака чести не напасёшься, понятное дело, однако даже в фигуральном наклонении считать себя подпадающим под скудоумную планку Бесфамильный согласился бы разве только под страхом смерти… Впрочем, обокрали – неточное выражение: его ограбили самым беззастенчивым образом, и ничего больше у него не имелось в наличии, кроме незнакомого города и безостановочного движения в неопределённом направлении, и попыток притормозить самоиндукцию – примерно в таких выражениях:

      «Мир большой, в нём каждый день что-нибудь происходит, ну и что же. Всё подвержено интерпретации, все и вся с грехом пополам пытаются коррелировать друг с другом и с чем попало, хотя, как правило, безуспешно, оттого в природе редко случаются определённость и подобие спокойствия. Я, наверное, уже не удивлюсь, если день станет тёмным, а ночь – светлой, и если вообще всё окажется шиворот-навыворот и увязнет в ложных деталях или, наоборот, утратит очертания в пелене безвыходной перспективы общего вида. Да пусть он катится к чертям собачьим, этот непостоянный мир, мне нет до него никакого дела, он сам по себе, и я тоже сам по себе. Свободный человек ничего не боится и ни на что не оглядывается, его просто так не ухайдакать. Главное – овладеть собой. И я сейчас овладею, овладею!»

      Но это были только невесомые умозрительные фразы, только быстролётные мысли, а корявая и неустойчивая реальность не торопилась с ними сближаться. Потому что овладеть собой, вернувшись в нормальное человеческое состояние, бывшему командировочному не удавалось.

      В душе у него непрестанно что-то ухало и бултыхалось, и не желало умеряться. Словно какой-то неприкаянный императив, оторвавшись от своих первоначальных корней, метался из последних сил и противился смертельной маете угасания. Иногда, не умея содержательно выразить эту маету, бывший командировочный сдвигал брови и вздыхал на ходу:

      – Уф-ф-ф!

      Приблизительно так.

      Вероятно, со стороны могло показаться, что он устал. Хотя на самом деле среди ощущений, которые он испытывал, усталость занимала гораздо меньше места, нежели возмущение, разочарование и жажда мести, начисто утратившая ориентацию, но сохранявшая градус кипения. Через некоторое время из-за густоты переживаний Бесфамильный стал чувствовать дурноту. Но продолжал двигаться по городу, не сбавляя шага, и тоскливое сиротство обнюхивало его следы.

      Между домами, деревьями, людьми, автомобилями и прочими материальными факторами ему виделись большие куски пустоты – голодные, жадные, ждущие, чтобы