Псевдобомбист, лысая Люстра и небесный Царьград. Евгений Петропавловский

он ни на что подобное и не рассчитывал.

      ***

      Гражданин Бесфамильный был полон противоречий и не видел перед собой никаких возможностей; в голове у него царил кавардак, и голосу рассудка не удавалось возобладать над хаотическими душевными порывами. Формы окружающего пространства, его сгущённые и тем более разрежённые участки представлялись туманными, обезличенными и пугающими; мир для бывшего командировочного сделался до невыносимости отвратительным, причём отвращение не переставало расти и вскоре стало столь толстым, что в одиночку не обхватить руками.

      Человек обычно всякую вину ищет вовне, а она, как правило, коренится в нём самом, Бесфамильный сознавал это. И честно старался отыскать: и внутри себя, и вовне, и снова внутри, а потом – опять-таки вовне, поскольку оставаться в неведении никто не любит. Он искал и не находил, раз за разом приходя к выводу, что его вины в возмутительном инциденте не было. Ни капли.

      Бывший командировочный шагал по перрону вдоль железнодорожного состава, искоса поглядывая то на отъезжающе-приезжающий человеческий фактор, то на румяноликое предвечернее солнце, то на маловыразительный мусор под ногами, и не мог вообразить действий и поступков, которые возымели бы решающее значение для дальнейшего выравнивания ситуации, и не оставлял усилий, пытаясь прийти к согласию с самим собой.

      – Отчего всё было хорошо, а потом вдруг стало плохо, и разве это справедливо, если самоуправные личности толпой набрасываются на незащищённого человека и подвергают его испытаниям, пусть бы он даже и преступил грань дозволенного, хотя на самом деле у меня-то и в мыслях не было ничего преступать? – спросил он себя внутренним голосом (внезапно вдруг представив, как замечательно было бы сейчас сесть на другой поезд и доехать зайцем до ближайшей сельской местности, а там, добежав до первой попавшейся скирды соломы, зарыться в неё с головой, схорониться в её душистой темноте до завтра, а ещё лучше до того времени, когда всё снова станет хорошо и безопасно). И, с трудом сглотнув слюну, сделавшуюся отчего-то приторной, не смог удержаться от дальнейших недоумений – на сей раз вслух:

      – Заподозрить можно в чём угодно и правого и виноватого, но в этом нет конструктива, неужели подобные вещи не укладываются у людей в понимании? Отчего я вынужден терпеть такое положение, когда кругом одни озверелые дикари, сплошная агрессивная масса? С какой стати мне краснеть за незнакомых попутчиков и жестоко взыскиваться ни за что ни про что? Нет, в самом деле, я ведь не собирался даже малыми краями сознания засовываться в то, что меня не касается, тем более в экстремальные происшествия, откуда же столько дряни и гадости среди моей повседневности? Разве вместо них не могло возникнуть каких-нибудь ничтожных неприятностей, таких, чтобы я оказался способным перенести без отмирания нервных клеток? Противостоять можно только тому, что ощущаешь или хотя бы предвидишь, но как уберечься от всего остального? Над каждым хоть раз да встряхивался несчастный случай, но почему