Год Крысы. Игорь Шумов

ты же сам слышишь – это охуенно?

      – Да-да, – неохотно признал он, – но у нас это не пойдет. Точка. Давай я отправлю Константину из Ельцин-центра, если ты не против. Мне бы только на почту это получить.

      – Ельцин-центр? – я вскочил от злости. – Пошли нахуй эти лицемеры. Кучка богачей немощных.

      – Так-то оно так, Женя, но эта кучка немощных богачей очень сильно нуждается в могучих нищих гениях. Могут предложить тебе не только сопровождение музыкальное сделать, а, например, целый спектакль! Или кино. Да, какое-нибудь остросоциальное…

      – Нахуй это остросоциальное. Мне вообще ничего о людях неизвестно, на кой я буду делать остросоциальную чушь?

      – Ты не кипятись раньше нужного, – успокаивал меня Витя. – Давай я им отправлю, скажу, над чем ты работал ранее, и посмотрим. Они как раз в поисках.

      – Не надо все остальное указывать, это было полное говно.

      – А сейчас лучше?

      – Конечно! – взбесился я. – Сравнил жопу с пальцем. Тут взрослая, выверенная временем работа, а то, что было – подростковые потуги.

      – Я отправляю или нет? – тянулся к концу разговора Витя.

      – Делай как хочешь, только мне не говори. Бывай!

      Делать что-то совместно с Ельцин-центром я категорически не желал. Я там даже не был ни разу, но слышал от друзей, какие мутные любители «искусства» там водятся. Ну уж нет, сам все сделаю. Завтра же сяду писать сценарий или черновик идеи, Жанна по кадрам разобьет. Я посмотрел на часы – до конца дня была еще уйма времени, а вместе с этим и множество возможностей. И идей! Ох, как сильно они кружили мне голову. По пути на студию я набрал про себя список того, что сегодня можно сделать, и я был уверен – ждет меня прозрение. На ровном месте, да. Как жена, ждущая мужа с войны. Никогда он не появится, а она верит и живет каждый день так, будто именно сегодня он появится. Накрывает стол, готовит кушанья, наряжается – да и я так, чем хуже?

      Домой вернулся за полночь. В ушах не переставала греметь музыка. Можно было и на ночь остаться, да только Лера бы расстроилась. Ей нравилось засыпать в обнимку. Ради нескольких минут чужой радости я готов был стерпеть закоченевшие руки. Она была одета по-домашнему, в спортивных штанах и растянутой футболке с изображением курорта, на котором мы когда-то давно отдыхали. Она сильно устала и не могла уснуть.

      – Лера, привет! – я бросился к ней и крепко, до боли в груди, обнял. – Как я рад тебя видеть.

      – Женя, ты чего такой сегодня? – она улыбнулась; никто кроме нее так красиво не улыбается.

      – Да день хорошо прошел! Солнце светило, но не грубо. Продуктивный день, закончил несколько песен, попробовал всякие новые штуки. Вот, – я протянул ей флешку, – принес тебе послушать. Сегодня так радостно, мне аж странно. Прикол, иду я по улице, чуть ли не бегу домой, а мне в спину кричит девочка какая-то мелкая: «Дядя, не беги, упадешь». Мне так приятно стало, такая мелочь, а важная, из ниоткуда. Хотел было обернуться, ответить, а она затем говорит: «Ты говно». Умора.

      – Да, смешно, – она плохо меня слушала, устало.

      – А