Лилии над озером. Роксана Гедеон

меня.

      Александр, вздохнув, кивнул.

      –– Я могу убивать людей на войне, но отказать беременной жене у меня нет мужества. Вот сила женщины! Хорошо. Поедемте, Сюзанна. Если вам угодно взглянуть на шуанский быт, так и быть, устроим вам напоследок это развлечение.

      …Отряд шуанов двигался с уверенностью людей, которым знаком каждый туаз дороги, каждый камень под ногами. Молодцы из нескольких приходов, собравшиеся под командованием братьев дю Шатлэ, на добрый лье удалились от поместья Белые Липы и через час утомительного пути подошли к группе массивных монолитов – каменных столбов святилища друидов. Тут тропа спускалась вниз, растительность становилась гуще. Мне пришлось покинуть коляску и опереться на руку Фан-Лера. Шуаны свернули в сторону и по крутому откосу, поросшему густыми лиственницами, начали спускаться в лощину, на дне которой было слышно журчание ручья. Они продолжали спуск, пока снова не оказались на ровном месте и впереди смутно не замаячили служебные постройки хозяйской усадьбы.

      Здесь один из шуанов трижды прокричал совой. Подождав, он повторил тройной клич.

      Из леса стали доноситься подобные повторявшиеся клики. Они извещали о том, что ранее распавшийся отряд собирается на этой поляне воедино. Вскоре то там, то тут под дубами и лиственницами я стала замечать людей, у которых был вид отдыхающих перед сражением.

      В доме распахнулось окно. Во двор, выложенный булыжником, вышли двое мужчин. В одном я узнала графа де Буагарди. Другой, низкорослый молодой человек, почти карлик, был мне незнаком.

      –– Шевалье де Сен-Режан, – представил мне его Александр. – Верный воин короля, способный круглый год жить в хижине углежога, как живет сейчас, но не сдаться.

      –– Это пустяки, бригадир, – отозвался тот. – Мои люди живут в траншеях, укрытых ветками, торфом и листьями… Мы заждались вас, господин герцог! Слава Иисусу, теперь вы в добром здравии.

      Сказав это, он учтиво поклонился мне:

      –– К вашим услугам, сударыня. Я Сен-Режан, но все называют меня просто Пьеро.

      Я машинально ответила на поклон, стараясь не показать, что его внешность поразила меня. Ладно бы рост… Но все его лицо, нервное, как бы кривляющееся, невозможно было забыть. Большеротый, в гусарском доломане, грязный, остроносый, с болезненным фанатичным блеском в глазах, он был вызывающе некрасив. Шутовское прозвище Пьеро, пожалуй, еще мягкая кличка.