Другие люди. Михаил Кураев

средний человек поднимется до уровня Аристотеля, Гете, Маркса. А над этим кряжем будут подниматься новые вершины!

      – Сенька, а ведь миллион Аристотелей да еще миллион Марксов, пожалуй, и много. Да еще Гете кормить? Кто работать-то будет?

      – Ты это чего, в Троцком сомневаешься? – не нашел что ответить Сенька.

      К площади, скандируя стихи, подошла команда молодых людей в юнгштурмовках.

      «РКП —

                  папаша наш,

      Женотдел —

                    мамаша наша!

      Во!

           И более ничего!»

      – Пока что-то на Гете не похоже…

      В разных концах площади, где слова выступавших тонули в людском говоре, не достигая ни слуха, ни ума, вспыхивали разговоры, жаркую пищу которым дали дискуссии, охватившие умы накануне Тринадцатого съезда РКП(б), первого съезда без Ленина.

      – …Буржуазная интеллигенция, сидящая в госаппарате, относится отрицательно ко всякому успеху, смотрит на всякий наш успех, как на последний, как на вспышку, после которой наступит, наконец-то, развал и крах… – неслось над площадью.

      И все ждали, что скажет съезд товарищу Троцкому, твердящему в своих предсъездовских выступлениях о перерождении партии, о том, что в партии сложились «два этажа», где руководящие кадры, несколько тысяч товарищей, решают, а вся остальная партийная масса покорно исполняет… И многие эту мысль разделяли, не считая себя троцкистами.

      – Текущий момент требует ясности! – кричал с трибуны о наболевшем человек в зеленом френче с накладными карманами и круглых очках в черной оправе. – Разделение труда – да! Разделение власти – нет! Вот наша формулировка. И мы попросим некоторых товарищей, которые слишком часто суются к нам со словами «не компетентны», чтобы они забыли это слово. Партия и ее хозяйственный опыт будут расти вместе с ростом самого хозяйства…

      – Кончай молотить! Лозгуны давай! – крикнул во все горло мужик в треухе, пробившийся к трибуне. Оратор, не прекращая свою пламенную речь, нашел глазами кричавшего и показал ему кулак.

      – С лозгунами погодь, ты мысль пойми, – дернул крикнувшего за рукав жаждущий высказать заветную мысль нормировщик из судоремонтных мастерских, человек, умеющих умно говорить об умном. – Товарищ Троцкий исключительно константирует недомогания в нашей партии. Это хорошо? Хорошо…

      – Нет, плохо, – тут же вступил в разговор крепко подкованный замполит Рыбпорта. – Он для лечения предлагает средства поопасней самой болезни!

      – Нет такой струи у товарища Троцкого, – убежденно сказал нормировщик, глядя не на собеседника, а в землю.

      – Есть, есть у него такая струя, но мы ее не разделяем, мы ее отвергаем. Мы эту струю раздавим!

      – Товарищ, но как же вы не видите, – для наглядности нормировщик указал ладонью себе под ноги, на расквашенную землю площади Ленина: – Загнивание верхушки есть? Есть. Аппаратный бюрократизм есть? Есть… Опасность перерождения есть? Есть.

      – Мы это все слышали! Оппозиция дует в эту дуду, все