Чужие зеркала. Ю_ШУТОВА

похожие на французские бутылки. И уже совсем медленно, сомнамбулически двинулась она к Кате, держа бутылку перед собой двумя руками.

      Простая белая этикетка с домиком. Написано импортными буквами «Bordeaux», и все остальное, что положено: и название защищено, и разлито во Франции.

      – А чего дешевое такое? Контрафакт что ли?

      Продавщица оскорбилась незнакомым словом и от того проснулась:

      – Чего дешевое-то! Нормальное. Могу накладную показать. Наценка розничная, как положено, двадцать пять процентов. Дешевое… Не нравится, не берите, а ругаться тут нечего.

      Бутылка поплыла в сторону родной полки.

      – Не-не-не, я возьму.

      Катя вообще-то не собиралась брать вино под завтрашние посиделки, была абсолютно уверена, Лолка принесет. Но тут бордо, настоящее, да еще всего за двадцать восемь тысяч. Как кинзмараули какие-нибудь, разбадяженные из порошка в дремучем Подмосковье. Ладно, тридцатку можно у самой себя занять, из тех денег, что себе любимой на сурсики отложены, на юбку не вся заначка ушла.

      Придя домой, Катя бросила сумку на пол в прихожей, сил разбирать ее уже не осталось, в висок вкручивался бесконечный винт, терзал. Мозг проворачивался, пытаясь отвязаться от этого холодного щупа, сжимался в тугой комок, колотил по черепной коробке: «Вырваться, уйти, убежать…»

      Крикнула мужу, тот сидел за кухонным столом, что-то писал, может план семинаров, может еще чего:

      – Дима, намочи тряпку горячей водой и мне принеси. Только быстро. И сумку разбери, там фарш. Потечет.

      Скинув подмокшее на дожде платье прямо на пол, она потянула со спинки дивана плед, свернулась под ним клубком, закрыла, наконец, глаза. Дима что-то прокричал из кухни, вроде: «Да, сейчас», – она не расслышала. Лежала, не шевелясь и мечтала о горячей тряпке, но Дима все не приходил. Такие приступы были не часто, но можно сказать, регулярно, раз в три-четыре месяца она вот так рушилась и лежала несколько часов. Тогда муж укладывал ей на голову дежурную тряпку, та всегда висела в ванной на веревке, чтоб не искать ее в нужный момент.

      – Дима! Тряпку!

      Он завозился, стул с визгом проехал по линолеуму, потом в прихожей звуки, наверно, сумку потащил на кухню, хлопнула дверца холодильника. «А нельзя было сначала мне тряпку принести, а потом сумкой заниматься?»

      – Дима!

      – Иду!

      Он встал в проеме двери и спросил:

      – Какую Захаркину рубашку замочить?

      Если бы у нее были силы, она б сказала ему все, что положено: и что он никогда не слышит, что она ему говорит, и причем тут Захаркины рубашки, если Захарка уже два месяца как у бабушки в Глазове со своими рубашками вместе, и что было бы не плохо иногда присутствовать в этой реальности, и что он вообще ничего вокруг себя не замечает, и можно всю мебель переставить, а лучше просто из окна выкинуть, он даже не обратит внимания. Но сил не было.

      – Никакую. Тряпку мне намочи, башка сейчас лопнет.

      – Да, Котенок, я сейчас.

      Поднялась она только около одиннадцати, чтобы разобрать