останавливалась, зимой огород впадал в спячку, но дело не в этом. С Аркадием было что-то не так, не в плохом смысле, а просто от него веяло какой-то таинственностью. Почему-то, и почти все это чувствовали. Несколько лет назад Аркадий внезапно явился неведомо откуда и купил участок со склоненным забором, одичавшими бесплодными яблонями и горестно вздыбленным скелетом парника над высохшим прудиком. Хозяйка участка, рассыпавшаяся от времени старушка, не оставила родственников, а поскольку в поселке все были в большей или меньшей степени родственниками, все уже думали, как по справедливости распорядиться участком, кому доверить твердой мозолистой рукой вести его из тьмы и хаоса запустения вперед, ввысь, к свету и цветению, плодоношению и конструктиву. И тут возник Аркадий, неведомый, общительный, с уютно лежащим на коленях животом и уютно лежащими на груди щеками, почему-то с гитарой в чехле, возник и принялся, засучив рукава на огромных ручищах, неутомимо созидать. Он реконструировал, т. е. практически воссоздал из праха и дом, и сортир, поставил изысканный, но крепкий забор, а на теплицы Аркадия приходили смотреть люди с других улиц, и даже однажды приехала семейная пара на мотоцикле с коляской из соседнего поселка, и муж зарисовывал чертежи в блокнотик, так остроумна, дерзка и удачна была инженерная мысль Аркадия в нелегком деле модернизации парников! И все остальное, весь быт и антураж участка, тоже постепенно наполнились вроде бы не такими уж значительными и важными на первый взгляд и по отдельности, но в целом производящими удивительное впечатление нововведениями. А главное – все, все зеленые насаждения и культурные посадки неудержимо пошли в рост. На смену смерти и запустению пришла жизнь, такая отчетливая и стремительная, что хотелось постоянно поглядывать за Аркадьев забор, убеждаться в торжестве жизни. Даже как будто бы рыбки заплавали во вновь исполненном водой пруду! По-хитрому протянутое электричество, отведенный от шланга рукав к душевой кабинке, флюгер на крыше, японский сад возле мангала – вроде бы все это встречалось и на других участках, и у соседей переливались, как в ботаническом саду или там эдеме, цветы всех оттенков и форм, и вились плющи, и плыли в июльском мареве светлые плитки дорожек, и блестели под теплыми дождями жирные толстомясые листы каких-то пальм, что ли, если не чего поэкзотичней, но у Аркадия все эти детали обретали совершенно новый, особенный смысл и даже облик. А может быть, дело было в личности самого Аркадия. Настолько он сам был необычным, особенно, конечно, в обстановке поселка, но и за вычетом поселковых реалий Аркадий был очень и очень непрост. Во-первых, он был очень высокий. Во-вторых, очень толстый. Конечно, это все полная фигня и совершенно не важно, кто там толстый, а кто худой, но что-то сразу цепляло уже в его облике, фигуре рыхлого гиганта, этакого засидевшегося сказочного богатыря, с вечно красным и распаренным, будто только что после баньки, лицом, готовым ежесекундно разложить на груди щеки счастливой сдобной