Записки. 1917–1955. Эммануил Беннигсен

и я его уже здесь не застал. Мне рассказывали, что он очень подошел к демократическому укладу жизни страны и даже, пожалуй, заходил слишком далеко, отправившись, например, как-то на прием к королю в пиджачке. Правда, это было уже после революции. На улицах он ходил всегда без шляпы. Позднее, в более чопорной Швеции мне говорили, что этот «демократизм» Гулькевича был ему поставлен скорее в минус. Первым секретарем миссии был граф Коцебу-Пиллар-Пильхау. Я его видел всего раз, но у него была репутация ничтожества. Курьезно, что, несмотря на его приблизительно 50 лет, его любимым занятием было разыгрывание оловянными солдатиками знаменитых сражений. Этих солдатиков у него была масса коробок, и самых разнообразных. И я увлекался этими солдатиками, но когда мне было 11-12 лет, для человека же пожилого возраста это было занятие, конечно, оригинальное.

      Генеральным консулом в Христиании был Кристи. Перед тем он служил в Китае, и говорили, что он усвоил себе многие черты китайского характера. Не знаю, верно ли это, но что он, несомненно, был умнее других наших представителей, его не любивших, было ясно, почему он вероятно и стоял во главе здешнего русского благотворительного общества. На одном из заседаний этого общества я у него и был. Кстати, я забыл сказать, что Жорж Мекк считался в миссии единственным, от которого можно было чего-нибудь добиться. Был он, вообще, человек очень милый, добрый и деликатный. Свободные средства у него еще были, и революция на их образе жизни еще не сказалась.

      Вернувшись, я из Дании вновь поехал 14-го июня в Стокгольм для участия в заседании Русского комитета, которому было необходимо, так или иначе, ликвидировать договор с неким коммерсантом Иенсеном на отправку посылок военнопленным. После долгих с ним переговоров это и удалось, хотя я долго и не хотел уступать, будучи формально прав, хотя, по существу, договор и был комитету крайне невыгоден. Меня очень удивляло, как такой договор мог быть подписан людьми, в честности которых сомнений не было. Насколько мне помнится, он уступил только тогда, когда я ему заявил, что у самого комитета денег нет, а юридически ни одно русское учреждение за комитет не ответственно. Позднее я с Иенсеном встречался в Дании, и меня каждый раз удивляло, что он держал себя так, как будто между нами ничего не было, между тем как я ему определенно высказал, что считаю его за мошенника.

      В этот мой приезд я познакомился с Гулькевичем, оказавшимся очень любезным и неглупым человеком, и со Сташевским, произведшим на меня весьма неблагоприятное впечатление.

      В Дании я пробыл затем до 30-го июня. За это время несколько раз побывал я в Хорсереде, где пришлось вновь успокаивать и солдат, и офицеров. Солдаты выбрали к этому времени свой солдатский комитет, ссылаясь на приказ Керенского. Гмелин отнесся к этому враждебно и осветил весь вопрос датчанам так, что они хотели выслать обратно в Германию 4 человек. Пришлось мне вмешаться в это дело, убедить Потоцкого поддержать меня, и в конце концов датский комитет согласился не настаивать