За чертой. Андрей Лариков

Дьячков обнаружил чуть смятую сигаретную пачку. Заглянул внутрь.

      – Ну? Есть?!

      Это была закладка: в смятой сигаретной пачке находился пакетик с порошком серого цвета. Дьячков радостно махнул Быкову:

      – У нас джек-пот!

      Цирик был хмурым и подавленным. Его белая майка растянулась от рывка, когда Быков валил Цирика на землю, и это портило весь внешний вид – теперь Цирик был похож на обросшего забулдыгу в майке-алкоголичке с чужого плеча.

      – Десять граммов, Цирик, – повторил Быков. – Это до хрена. Ты сам знаешь, правда?

      – Особо крупный размер, – поддакнул стоявший в стороне Дьячков. – Двадцаточка тебе светит, чувачок. По году за каждые полграмма.

      – Понял, не дурак, – огрызнулся Цирик. – Обязательно разжевывать все?

      – Зря ты в Орске не остался. Или там тебя тоже менты поприжали?

      – Да развелось вас, как тараканов, – осмелился Цирик, но, встретив хмурый и не обещающий ничего хорошего взгляд Быкова, отвел глаза.

      Была ночь. Холостому Дьячкову было не привыкать, а вот Быкову пришлось выдержать не самый простой разговор с женой. Но если у оперов был хотя бы кофе, то Цирик имел лишь испорченные шмотки и недобрые перспективы на будущее.

      – Подумай, парень, – снова перешел к главному, уже не в первый раз, Быков. – Ты можешь до пенсии на зоне чалиться. Статья по особо крупному итак тебе это выпишет. А плюс судья с твоими ходками за плечами нарисует тебе рецидивиста. Отвечаю, что нарисует. И накинет еще парочку лет.

      – Не накинет, – буркнул Цирик. – Двадцатка – это и так максималка, блин. Я ж не мокрушник какой. Вы вон маньякам по пятнашке даете.

      – Если тебя это успокоит – хорошо, судья ничего не накинет. Тебе легче? Двадцатку оттарабанил – и на свободу с чистой совестью. Сколько тебе будет, сорок пять?

      – Сорок восемь, – подал голос Дьячков. – Почти полтинник.

      – Наверняка с тубиком и кучей других зоновских подарков, – согласился Быков. – Цирик, ты этого хочешь? От корешей никого не останется. Баба твоя, которая на тебя как на бога в кабаках смотрит и в рот заглядывает, о тебе даже не вспомнит. Если не сторчится к этому времени. От корешей никого не останется. Здоровья ни хрена, денег ни хрена, а жизнь и прошла почти…

      – Хватит, – не выдержал Цирик. Нервно потеребив цепь на шее, он покосился на оперов. – Вы чего меня, обрабатываете типа? Чтобы я сказал что-то?

      – А тебе есть что сказать?

      – Допустим.

      – Сначала скажи, а мы подумаем.

      Цирик мрачно хмыкнул.

      – Ага. И вы меня отпускаете, да? Иди, Цирик, наслаждайся жизнью?

      – Так не будет, конечно, – ответил Быков. – Но свое взамен ты получишь. Я никого не кидаю, Цирик, и ты это знаешь. Тебе зачтется.

      Цирик знал: в городском отделе по наркотикам было слишком мало сотрудников, и старые клиенты вроде Цирика знали каждого. И у каждого опера в группе была своя репутация. Репутация Быкова позволяла ему говорить «я никого не кидаю».

      Цирик