Лагерь. Владислав Максимович Бахтин

золотые цацки. А, вот ещё. ― И Ольга отстегнула от блузки туристический значок с гербом Эсватини. ― Вот, видите: в центре щит, который держится львом-королём и слоном, символ королевы-матери. Над щитом располагается головной убор, который король носит во время праздника тростника. Внизу национальный девиз: «Мы ― крепость».

      Лев обратился к Ольге:

      – Ты ведь только об одном деде рассказала, а у тебя их четыре.

      – Ой, нет, ребята, я уже устала болтать. С удовольствием кого-нибудь из вас послушаю. Про других ― в следующий раз. Ладно?

      – Жаль, ― тяжело вздохнул Лев. ― Про меня рассказывать нечего. Я живу на окраине Москвы с бабушкой. Она оперная певица. Поэтому мой дом ― сцена Московского театра оперетты.

      – Вот это поворот?! ― восхитилась Ольга. ― А ты меня как-нибудь при случае сводишь на «Анну Каренину»?

      – Мадемуазель, легко!

      – Фу, какая пошлость! ― Ксюша отвернулась от раскокетничавшегося Льва.

      – А кто твои родители? ― поинтересовался Володя.

      – Они тоже из оперных, но я их не помню: погибли, я был маленький.

      – Прости, я же не знал, ― Володя почувствовал себя неудобно.

      – Да всё норм. У меня бабуля мировая.

      – А ты помимо стихов, ещё и поёшь? Оперу? ― спросила не без любопытства Ольга.

      – Это парадокс, но на мне природа решила выспаться. У меня вообще нет слуха. Нисколечко! Бабулю это так в своё время расстроило, она так переживала, что я бездарен, но когда я начал её успокаивать стихами, потом посвятил ей свою поэму «Закулисье», она поняла, что я ― венец рода! ― И Лев продекламировал своё стихотворение, точнее, отрывок из него:

      В твоих глазах тонул, словно чумной,

      И так привык, что жил уже не насухо.

      Я был Му-му, а ты Герасим мой

      С огромным камнем и шнурком за пазухой.

      Спектакль закончился, на сцене свет погас,

      И занавес предстал худыми шторами.

      Я был Пьеро, а ты мой Карабас ―

      Владелец кассы с трудовыми сборами.

      Венок поставлю из увядших грёз.

      Погиб роман, не дотянув до повести.

      Я был Карениной, а ты мой Паровоз

      С большим гудком, без тормозов и совести.

      – Боже, сколько в тебе пафоса! ― заметила Ксюша.

      – А мне нравится, ты какой-то необычный, как не из этого времени, ― нежно проговорила Ольга.

      – Мур-мур, ― ответил на Ольгину похвалу Лев.

      – Меня сейчас вырвет. Я пройдусь по вагону. ― И Ксюша вылезла из-за стола.

      Глава 4

      Я

      Мы проводили взглядом Ксюшу. Немного помолчали.

      – У меня есть семечки ― от дорожной скуки. Будем? ― предложил я.

      – Давай, ― поддержал Лев. ― Сейчас кулёчки из поездного журнала скручу.

      Начали грызть, поглядывая за окно. Мимо проносились печальные российские селения: разваливающиеся дома, с антеннами-рогами, пыльные заборы из колышек, с сохнущими на них банками.

      – А ты чем поразишь наше воображение? ― спросила