Бог бабочек. Юлия Пушкарева

линии твоей шеи, на губы, на критичный прищур – боюсь, что наброшусь. Или упаду на спину и буду умолять, чтобы набросился ты.

      Но, во-первых, котики Ярцевых вряд ли готовы к такому зрелищу.

      А во-вторых – это лишило бы нас самого изысканного из пиршеств.

      – Сильнее согни ноги. Ближе сюда, – помолчав, велишь ты; твой придирчиво-капризный тон злит меня – и распаляет ещё сильнее. Хочу победить. Быть такой, чтобы ты желал меня хотя бы сотой долей моего желания; чтобы тебе было не к чему придраться. Быть твоей сукой – не на словах. – Не опирайся о диван… Вот так.

      Замахиваешься, подносишь ладонь к моему лицу; глотаю запах дыма с твоих пальцев…

      И – понимаю.

      Почему я не поняла раньше? Как могла не догадаться? Это же самое простое, самое очевидное. Куда очевиднее всех моих – и наших – странных фантазий.

      Слишком абсурдно. Слишком унизительно. Очищено ото всех остатков уважения и заботы. Так не подходит нашей истории; и – идеально подходит.

      Впервые представляю, как ты делаешь это со мной; представляю, что ты можешь сделать это уже через секунду. Жарко; трясёт; я таю и истекаю влагой, как беспомощная льдинка на солнце.

      Почему же ты останавливаешься?..

      На дом падает тьма, потрескивающая, как перед грозой; каждый миг длится дольше минуты. Замахиваешься снова – резкий чирк по воздуху – и опять удерживаешь руку в сантиметре от моего лица. Почему ты останавливаешься?!

      Хочу. Бей.

      Грустно улыбаешься и шепчешь:

      – Смелая…

      Ты думал, что я отвернусь? Вздрогну, закрою глаза? Смотрю в твои – твой взгляд по-змеиному неподвижен, и зелёный блеск чешуи завораживает.

      Замахиваешься опять – и бьёшь.

      Чуть сильнее, чем я ожидала, – голова отлетает к плечу. Эхо удара долго звенит в воздухе; щека вспыхивает хлёстким жаром.

      Раскроившая небо молния.

      Слишком абсурдно. Слишком унизительно.

      Совершенство.

      Поворачиваюсь другой щекой; от дрожи едва могу выдавить:

      – Мой господин… Пожалуйста.

      Молчишь, раздумывая. Наклоняешься так близко, что твоё сахарное от колы дыхание вползает мне в рот.

      – Уверена?

      – Да. Прошу тебя.

      – Скажи это. Скажи вслух.

      – Ударь меня… по другой щеке. Пожалуйста.

      С усмешкой отстраняешься. Словно забыв обо мне, почёсываешь лобик спящему котёнку. Провожу пальцами по щеке – до сих пор горит. Не застонать всё сложнее.

      – М-мой господин?..

      – Нет. Пока рано… Волосы!

      Бросаюсь на четвереньки и рвусь к подоконнику; ноги гудят, и я больно сбиваю колени – но замечаю это как-то отстранённо, точно они не мои. Это не может помешать мне.

      Помешать заслужить ещё одну твою пощёчину.

      Если бы я знала, что это вот так, я бы мечтала об этом с семнадцати лет.

      – Хорошо… Там есть календарик с дельфинами. Неси его сюда и положи к моим ногам.

      Повинуюсь; кошка-мать, теперь возлежащая на подоконнике, смотрит