Культура филологического труда. Учебное пособие. А. Т. Хроленко

письма Геннадия Трифонова Е. В. Стариковой: Мой немецкий переводчик – человек еще достаточно молодой и свободно говорящий по-русски – сказал мне, прочитав «Иосифа» в переводе Соломона Константиновича: «В немецком тексте романа все-таки нет этого библейского пространства, этого воздуха Вечности, и роман соткан как бы из немецкой целесообразности, вытесняющей поэзию содержания. А в русском переводе все это есть, и живет, и дышит своей особой жизнью именно русской речи». Зовут этого человечка Андреас Штрофельд, ему 30 лет, он доктор филологии… [Там же].

      Я считаю А. К. (Толстого. – А. Х.) одним из величайших знатоков нашего выразительного по силе и по коварству языка, прямо скажу – не ниже Крылова… [Там же: 46] – эта оценка достаточно оригинальна.

      Есть даже, не знаю, впрочем, сохранилась ли до сих пор, такая дисциплина – методика, но думаю, что никакие методики не сделают человека педагогом, если у него нет суммы качеств, которые достаются только от природы и совершенствуются только прожитым и пережитым. Но живой пример высокого преподавательского мастерства бывает заразителен, может при случае увлечь другого, научить его тому, чему никогда не научат методические пособия [Там же: 17–18].

      Такие высказывания полезно знать авторам многочисленных педагогических опусов, писанных наукообразным, «птичьим» языком.

      Nostoi – так назывались послегомеровские поэмы, описывающие возвращение греков из Трои, плавания из Малой Азии в Грецию; algos – боль. Поэтому понятие «ностальгия» означает тоску по возвращению [Там же: 237].

      В этой этимологии есть нюансы, которые не чувствуются в соответствующих словарях.

      Эпистолярий. Уникальным источником идей и фактов служит эпистолярий – совокупность писем выдающихся филологов, писателей, философов и педагогов, всех, кто профессионально занимается словом.

      Из писем можно узнать то, чего не встретишь в публикациях того или иного автора. К примеру, в романах И. А. Гончарова или в его статьях мы не встретим тех суждений о языке, которые содержатся в его письмах к образованным дамам русского общества, которые были неравнодушны к писательству. Так, в письме к Е. А. Нарышкиной есть пассаж о языке как важнейшем этническом признаке: «Больше всего языком человек принадлежит своей нации» [Гончаров 1977: 15]. В этом письме есть суждения о том, что во второй половине будущего XX в. назовут антропоцентризмом: «Язык – не есть только говор, речь: язык есть образ всего внутреннего человека: его ума, того что называется сердцем, он выразитель воспитания, всех сил умственных и нравственных… Да, язык – есть весь человек в глубоком, до самого дна его природы, смысле» [Там же]. Этому языку учатся не по тетрадкам и книгам, а впитывают от родителей, кормилицы и няньки, от товарищей и подруг. Это язык народа, купцов и мещан, язык ремёсел. И как достойное завершение – обработанный, чистый литературный язык образцовых писателей. «Стало быть, язык, а с ним русскую жизнь, всасывают с молоком матери – учатся и играют в детстве по-русски, �