Первый Всадник. Раздор. Артем Игоревич Тихий

скрыта колыбель,

      Дверь за собою закрываешь.

      Над очагом своей судьбы,

      Что есть последнее спасенье,

      Фигура жуткой худобы,

      Скелету равное сравненье,

      И колыбельную без слов,

      Изольда пела, утешенье.

      В морщинах кожа и давно,

      И волос редкий пал на спину,

      Былого всё в ней лишено,

      Но ты привык, и как рутину,

      Ты принимаешь, и взирал,

      На духа падшего картину.

      «Скажи, Изольда, ты ль молилась,

      Безмолвным идолам страниц?»

      «Ты прав, Арториус, лишилась

      Иной надежды, даже ниц,

      Упала я, и я взывала,

      Но не увижу мёртвых лиц».

      У колыбели замирая,

      Ты заглянул во глубину,

      И дочь там младшая, живая,

      И тем встречавшая весну,

      И сном блаженным забываясь,

      В защиты матери плену.

      «Обед с семьёй ты не делила,

      И отвернулась ты от всех».

      «За Ирмой только лишь следила,

      Дитя последнее, успех,

      Я ей пророчу, обещаю,

      Ей не познать жестокий грех.

      Во Мёртвых Край не забирая,

      Её безжалостный Судья,

      Не Валан-Хайса поступь злая,

      Не равнодушная ладья,

      Он не придёт за ней, я знаю,

      Нет смерти хладного копья».

      «Изольда, ты…я понимаю.

      Но по причине я иной,

      Тебя я речью прерываю,

      И я оставлю трон пустой,

      Сей замок скоро покидаю,

      И дому нужен голос твой».

      И лишь тогда она посмела,

      От колыбели взор поднять.

      «Покинешь? Но…» – и дрожью тела,

      И страх читается, понять,

      Трудом ничтожным показалось.

      «Но если снова…и опять?»

      «Покой, Изольда, сохраняя,

      Ты говорила, не придёт,

      Судья за ней и усмиряя,

      Ты свои страхи, не падёт,

      Клинок суда на плечи Ирмы,

      Но не забудь других почёт.

      Я твой покой затем сминаю,

      Хочу напомнить о других,

      Два сына, дочь, напоминаю,

      Они живые и твоих,

      Уже давно речей желают,

      И слов желавшие благих.

      Я понимаю, ты былыми,

      Живёшь ты памятью тех дней,

      Живёшь ты мёртвыми, живыми,

      Пренебрегаешь, одолей,

      В моё отсутствие ступая,

      Лишь слово малое пролей.

      Винить тебя я не посмею,

      Но разделить я не могу,

      Путь прозябания, идею,

      Напоминаешь мне слугу,

      Что лишь склоняется под волей,

      Путь безнадёжный, я не лгу».

      За словом сим и оставляя,

      Но понимает всё она,

      За колыбелью наблюдая,

      От горя мать давно больна,

      Но излечиться не желает,

      Но и отнюдь не спасена.

      «Моя история привычна,

      Я в рабство продан был отцом,

      Шестой я сын и тем обычна,

      Род не считавший то грехом,

      Голодной смерти избежали,

      Одним и будет меньше ртом.

      Стирая