Война. Сборник короткой альтернативной прозы. Рэй Дж.

я не выпивал. В людных местах я старался не обнажать свое уродство – я не мог сделать глоток, не открывая лицо. Главное – я был очень слаб к спиртному, и всего лишь нескольких капель было достаточно, чтобы свалить меня с ног.

      Я общался с алкоголиками лишь потому, что боялся пойти на контакт с другими, «красивыми», людьми. Красивые. Так их звали в газетах и ток-шоу. Красивыми. Мне же по душе было слово «обычные». Речь идет не только о чертах лица или фигуре. Я вкладывал в это понятие куда больше смысла, чем могли разглядеть в нем близорукие редакторы глянцевых журналов и еще более незрячие сценаристы штампованных реалити-шоу.

      – Тяжело тебе, наверное. С виду – шкаф, а физиономия как у героя мультика! – уже третья колкость подряд. Впрочем, ни одна из них не была достаточно оригинальной, чтобы задеть меня всерьез.

      Я не отвечал. Не мог выдавить из себя ни звука. Боль. При каждом слове. При каждом вздохе. Любой кусок пищи – подвиг. Сигарета – роскошь. Генетическое уродство. Мое лицо… Без верхней губы, с оголенными деснами и похожими на небрежный частокол, крупными, как зерна спелой кукурузы, зубами. Когда твое лицо выглядит как мясной рулет, ты перестаешь обращать внимание на любые речевые конструкции, касающиеся эфемерных понятий о внешней привлекательности.

      Мое детство прошло в окутанном пытками тумане. Казалось, что все происходит в безобразной дреме. Мучения и бесконечные насмешки не самый лучший фон для жизни покинутого всеми ребенка. Повзрослев, я понял, что страшный мальчик с избыточным весом, взирающий на меня из зеркала, висящего в фойе приюта для детей-сирот, – вовсе не плод моего воображения, не вымышленный друг и не ночной кошмар.

      Он я сам.

      Я продолжал молчать. Гость допил остатки прямо из узкого горлышка квадратной темно-зеленой бутылки, украшенной черно-синей этикеткой.

      – Отличный виски. Благодарю, мой неразговорчивый друг. Мне хорошо. А вот тебе, наверное, не очень. Тебе больно? Когда десны трутся о свитер? Почему ты не носишь повязку или специальную маску? В ней бы ты был еще страшней.

      Мне нравилась боль. Я гордо нес ее, как блаженный несет замызганную хоругвь. Боль – самый яркий символ моего беспробудного одиночества.

      Молчание притворялось слабостью. Безмолвие без стыда надевало маску малоумия. Когда ты молчишь, человек напротив никогда не подумает о том, что тебе сейчас трудно говорить. Он будет уверен в твоем идиотизме. И собственной правоте.

      Он зашелся в приступе еще более безумного хохота.

      – Класс! Я понял. Ты – немой. Знаешь, это когда человек не умеет говорить, а может только мычать. Как зверь. Вой и рык. А для чего я тебе нужен? Зачем ты угощаешь меня этим благородным напитком? Я не жду ответов. Пусть вопросы будут риторическими.

      Смех. Попытки сделать еще глоток из уже опустевшей бутылки.

      – О чем это я? А! О том, что я понял, зачем тебе понадобился. На педика ты не похож – слишком отталкивающий. Я здесь, чтобы ты слушал.