Господь Гнева. Роджер Желязны

как подчеркивали отцы нашей церкви.

      Тибор лихорадочно соображал, боясь ляпнуть что-нибудь неподобающее, и наконец проронил с предельной осторожностью:

      – Я, знаете ли… Словом, я не нашел, в чем мог бы исповедоваться.

      – В чем признаться – всегда найдется, – изрекла Лурин. – Святой отец вам подскажет. Даже подхлестнет.

      Ни Абернати, ни Пит Сэндз не сказали на это ни слова. Но по тому, как они в унисон молчали, можно было решить, что они согласны со словами девушки.

      Тибор подумал: «Наверное, святой отец – профессионал в своем деле, понаторел в искусстве исповедовать. Хорошие адвокаты или доктора умеют разговорить своих клиентов; вот и святой отец мастак вытягивать из души человеческой самое сокровенное. Будет вести потихоньку, направлять, подсказывать. Дойдет до самого потаенного, донырнет до самой глубины твоей души… Пожнет там, где не сеял».

      – Позвольте мне хорошенько обдумать это, – произнес Тибор.

      От его первоначальной решительности мало что осталось. Планы переметнуться в христианство, дабы избежать предстоящего вскоре Странствия, сама мысль о котором заставляла шевелиться волосы на голове, – эти планы теперь показались ему опрометчивыми, уступив место жестоким сомнениям, касавшимся самих основ его ренегатского решения. К величайшему изумлению Тибора, то, что виделось ему ловким выходом, было встречено в штыки и признано недопустимым именно тем человеком, которому это решение Тибора больше всех на руку – не считая, конечно, самого Тибора. А почему это было бы так выгодно священнику христианской церкви… ну, это без слов ясно всем присутствующим.

      Исповедоваться? Да не ощущал он никакой вины за собой – и жало смерти не маячило перед ним. Все, что он ощущал в последнее время, так это растерянность и страх. И ничего более. Естественно, он жутко и даже патологически боялся Странствия, предпринять которое ему не столько посоветовали, сколько приказали. Но при чем тут скрытая вина, якобы являвшаяся косвенной причиной преувеличенного страха?! Вот они, средневековые логические фортели Ветхой Церкви!.. А впрочем, впрочем… Тибор нехотя признался, что в этой мысли Абернати что-то есть. Хотя – как знать? – быть может, он просто ошарашен неожиданностью этой версии, и она кажется ему верной исключительно благодаря своей неожиданности.

      Поскольку мужчины словно в рот воды набрали, Лурин взяла разговор в свои руки.

      – Акт исповеди, – очень раздумчиво произнесла она, – имеет странное влияние на человека. Казалось бы, исповедовался, сбросил груз с души, получил отпущение грехов – и греши себе дальше. Ан нет. Не ощущаешь свободы грешить. На самом деле ощущаешь… ну, как бы это сказать…

      Она нетерпеливо взмахнула рукой – дескать, вы сами меня понимаете. Однако Тибор ее не понимал. Тем не менее важно кивнул, будто до него что-то дошло. Кивая, он воспользовался возможностью – самое время, ведь они обсуждают именно этот скользкий и занимательный вопрос, вопрос греховности, – и в миллионный раз присмолился